Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

В трещинах башни угнездились уже не кусты, а целые деревья, сейчас голые ветки угрожающе вздымаются к небу. От ворот так и пышет доледниковым периодом, в то же время ни ржавчина, ни что другое не коснулось этих врат.

Я подъехал ближе, на одной половинке выпукло смотрит на меня гигантский череп размером со всадника. Череп человеческий, в то же время глазные впадины шире, узкие скулы раздвинуты в стороны, а зубы все травоядные, если можно так сказать: без клыков хищника, без резцов, даже спереди одни коренные. И постоянное ощущение, что из темных глазниц за мной следят упорно и неотрывно.

– Что за жизнь, – сказал я с тоскливой дрожью в голосе. – Сколько еще проходить мимо этих Заколдованных, Зачарованных и прочих запретных башен и замков?

Зайчик сочувствующе ржанул, повернул голову, огненный глаз посмотрел с немым вопросом: ну что, обратно?

– Да, – согласился я. – Обратно… А потом когда-нибудь вернемся…. И всласть пороемся во всех подвалах…

Зайчик сопел, фыркал, понес меня вокруг башни, еще больше растравив душу, всеми фибрами чую, что там всего-всего, мне бы только добраться, я не суеверен, и нечисть меня тоже не пугает, но Зайчик уже перешел в галоп и пошел обратно к городу.

Я вдохнул, заставил себя думать, что делать дальше, но перед мысленным взором замелькали картинки, как я набрасываю петлю на шею, как с силой пробиваю телом мерзавца дощатую ограду, как волочится по камням, как его мотает и бросает из стороны в сторону… Этот гад успел ухватиться за веревку, но на повороте хорошим ударом о стену вышибло дух, и пальцы разжались, а мгновения достаточно, чтобы шейные позвонки хрустнули…

Я так и эдак прогонял перед глазами эти сладостные сцены, но раскаяния никакого, как и христианского сострадания. Даже не насытился, а когда вспомнил об оставшихся трех братьях этой сволочи, пальцы сами собой сжались, будто хватаю всех за глотки.

Сейчас они уверены, что я унесся из города и никогда больше не вернусь. Придется разочаровать как зажравшихся обывателей, так и особенно семейство Бриклайтов. Я вернусь. Я еще как вернусь. Тараскон меня запомнит больше, чем красную чуму в прошлом столетии.

Глава 13

За холмистой грядой открылся вид на городские стены. Дальше рисковать не стоит, я спрыгнул на землю и поцеловал Зайчика в бархатнее ноздри.

– Гуляй, – сказал я тепло. – Когда будешь нужен, свистну.

Он вздохнул, прянул ушами, настоящий конь, только если очень внимательно приглядываться к его глазам, можно заметить, что знает и умеет намного больше, чем показывает. И ко мне тянется гораздо больше, чем к любому другому человеку. Как-то чует, что во мне больше от его исчезнувшего мира, чем от любого из здешних жителей.

– Гуляй, – повторил я. – Я тебя люблю.

И я тебя люблю, почудилось мне в ответ. Зайчик унесся, взбрыкивая и потряхивая гривой, я посмотрел вслед, вздохнул. Как бы разговорить его, в смысле, заставить поделиться информацией, он же видел так много. Нет, не заставить, друзей не заставляют, ну уговорить, убедить, я же свой, я его пойму… во всяком случае, буду стараться понять без всякого предубеждения и не позову святую инквизицию, дабы сжечь его на костре.

Холмы остались за спиной, я спустился на дорогу, в город тянутся подводы с зерном. Я напросился на одну, теперь сидел на дне телеги, чтобы казаться меньше ростом, нахохлился и старался выглядеть безобидным крестьянином.

Изчезничество позволяет делать себя не только невидимым, если не считать колдунов и собак, а также некоторых животных, которые глазам предпочитают, к примеру, тепловое зрение, но могу и менять свою внешность до некоторых пределов. Не слишком уж, но сейчас у меня широкое лицо с приплюснутым носом, безобразный рот и спутанные грязные волосы. Самое же главное, у меня борода: густая, пегого цвета, сразу бросающаяся в глаза. Настоящая, вырастить ее за десять минут оказалось непросто, зудит и чешется не только лицо, но и все тело, будто тысячи муравьев кусают со всей дури.

На воротах вместо двух стражников и сборщика подати не меньше восьми дюжих молодцев в полном вооружении. Видимо, Бриклайт все же принял меры на случай моего неожиданного возвращения в город. Хоть и мала вероятность такой дури с моей стороны, но он все-таки принял меры, да… Во всяком случае, когда хозяйничаешь в городе, как в своем кармане, то можно весь состав городской стражи бросить на поиски убийцы сына, а карманники и прочее ворье пусть пока работают без страха.

Сердце колотится, адреналин распирает, как глубоководную рыбу у поверхности моря, я старался выглядеть глупо и беспечно, стражи только скользнули по мне взглядами, и телега прошла под сводами городских врат.

Старый рыцарский замок, ныне склад, высится среди домов богатых горожан, как боевой слон среди стада коров. А высотная каменная башенка, похожая на фабричную трубу, напоминает вздернутый кверху в победном кличе хобот.

Когда-то с этой башни высматривали приближение врага, но город разросся так, что теперь можно наблюдать только за прохожими на улицах.

Я запрокинул голову, впервые за последнее время там появились люди. И, перегибаясь через каменный парапет, всматриваются очень внимательно.

Городские врата, понятно, блокированы, а то, что мне удалось пробраться в город, ничего не говорит: тщательно проверяют как раз тех, кто пытается выбраться. Еще тщательнее проверяются все суда, а у самого входа в бухту под парусами курсирует военный корабль, принадлежащий городскому совету. Понятно, если какое судно вздумает сейчас выйти из порта, его проверят так, что и мышь не спрячется. А скорее всего, вообще не выпустят под каким-нибудь предлогом, власть городского совета распространяется на все земли и воды, принадлежащие городу.

По городу разъезжает конная милиция, я видел, как останавливали прохожих, что скрывают лица под низко опущенными капюшонами.

Мышцы превратились в мокрые тряпки, колени подгибаются, хочу есть, и вообще что я за дурак: нужно было всего лишь недельку-другую пожить в гостинице, а там на корабль и – через океан! Но я дурак, иначе не назовешь, потому что если умный человек, каким я считаю себя, делает дурацкие поступки, то он все-таки дурак, кем бы себя ни считал…

Краем глаза я уловил рядом чье-то присутствие. Ладонь упала на рукоять меча, но тут же я узнал острый мефистофелевский профиль с резко изломанной бровью, придающей выражение острой иронии и скептицизма. Я недовольно засопел, хотя втайне обрадовался: хреново одному, когда измучен, устал и прячешься, вообще до упадка духа рукой подать, а я уже долблю себя в темечко за дурость…