Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

Глава 12

В толпе тишина, смотрят потрясенно, не слышно воплей, как было бы при пожаре, никто не суетится, не бросается что-то делать, спасать… Да кого спасать, тоска сжала меня, как гигантская ладонь детский мячик. Если там внутри и осталась церквушка, то все в ней превращено в лед. Чудовищная магия сумела как-то создать огромное количество воды и мгновенно заморозить ее… Или просто создала лед, не привлекая воду?

Я безотчетно проталкивался ближе, народ расступается нехотя, никто не смотрит даже, кто толкает, взгляды всех устремлены на исполинскую глыбу льда. Тесной группкой стоят дюжие и одинаково одетые люди с эмблемами гильдии суконщиков, а в середке сам мастер Пауэр. Я протолкался к нему, суконщики заворчали, Пауэр оглянулся, недовольный, но узнал меня, пугливо оглянулся по сторонам и сказал шепотом:

– Что вы делаете…

– Смотрите вперед, – прошептал я.

Он послушно повернулся, я услышал шепот:

– Приношу свои соболезнования. Вы тоже здесь бывали…

– Как все случилось? – спросил я глухо.

– Не знаю, – ответил он, – но вот Ульрих был поблизости как раз. Он все видел…

Второй, на которого он указал, оглянулся, злой и раздраженный:

– Тихо ты, дурак… Не болтай лишнего.

Я вытащил золотую монету, показал и кивнул в сторону ближайшего трактира. Суконщики переглянулись, посмотрели на Пауэра. Тот кивнул, и вся группа начала проталкиваться вслед за мной. Я оглянулся в последний раз, из-под глыбы потекли струйки воды, но сама глыба вроде бы простоит так еще не одни сутки, пока не растает.

В харчевне нам отвели на чистой половине отдельную комнату, пришлось заплатить втрое дороже, суконщики расположились за столом, на меня смотрят с выжидательной враждебностью.

– Как все случилось? – повторил я.

Пауэр кивнул на одного из членов своей гильдии, худого остроносого человечка с выпуклыми, как у лягушки, глазами.

– Ульрих был с самого начала.

Суконщик коротко поклонился, сказал торопливо, чуть пригнувшись к столу и понижая голос:

– Вы не поверите, ваша милость… Там на площади играли детишки, рисовали на земле всякое. К ним подошел какой-то монах, заговорил, потом взял у них мел и тоже начал рисовать. Мы как раз с Тулиусом там стояли поблизости. Сперва подумал, что монах начнет детям говорить о Боге, остались еще такие, что бродят и все ноют и ноют о Божьей благодати, о загробной жизни… Я уж подумал, что надо пойти и дать в ухо, ну разве можно детям о загробной жизни?.. А потом я засомневался. Что-то не понравилось…

Он умолк, я спросил нетерпеливо:

– Что?

– Почудилось, рисует не мелом, – сказал Ульрих с некоторым затруднением. – Хоть и далеко мы стояли, но все-таки видел, что в руке никакого мела. С другой стороны, линия от руки шла четкая, жирная, будто держит большой кусок…

– Дальше!

– И так он нарисовал что-то совсем несообразное. Детям не понравилось, хотели затереть и нарисовать свое, но он удержал их, сказав, что сейчас покажет удивительную картину. Дети стали ждать, а он начал бормотать что-то, махать руками. Мы сперва подумали, что он читает молитву, монах же, а когда сообразили, что это черная магия и надо остановить, было поздно…

Он торопливо налил себе, выпил, осмотрел остекленевшими глазами, продолжил сипло:

– Прямо из-под земли ударил черный свет, будто там в недрах какое-то окно открылось во всю дурь!.. И тут же этот сатанинский свет стал твердым. Я сам видел, потом один ребенок поднял камешек, швырнул, и камень отскочил с таким звоном, будто ударил в лист железа!

Второй, которого он назвал Тулиусом, сказал тихо:

– Это уже потом, когда лед посветлел…

– Нет, – возразил Ульрих. – Сперва аж зазвенело, но потом стало монолитом. Тут уж не зазвенит… И только тогда всех нас проняло. Мы все к колдовству привыкли, но у нас все по мелочи: заговоры, привороты, отвороты, любовное зелье, амулеты для любовных чар, амулеты для защиты от них… А здесь вот такое сразу! Народ, как видели, ошалел. Тишина какая…

Я пил молча, на душе гадко. И хотя отец Шкред мне не родственник и даже не молодая девка с большими сиськами, все равно гадко, как будто потерял близкого родственника. Да и разрастается чувство вины, он мог пострадать косвенно из-за меня. То ли колдун рассчитывал, что я уже зашел к нему в церковь, то ли заранее лишил меня места, куда вернусь и где, возможно, получу какие-то сведения…

Когда я вышел из таверны, глыба подтаивала, заметно осела, а блистающие под солнцем грани, острые, как лезвия мечей, стали тупыми, изъеденными кавернами. Из-под глыбы неспешно текут струйки мутной воды, лишнее подтверждение, что это создание темной магии – вода, обыкновенная вода. Всего лишь и понадобилось, что подвергнуть ее мгновенному понижению температуры.

Всего лишь, подумал я мрачно. Но откуда-то в доме и над домом? Если понизить температуру может и слабенький колдун, то вот так создать столько воды, это надо быть неслабым магом. Или же копить ману долгие годы, чтобы вот так разом выплеснуть всю без остатка.

В любом случае положение мое хуже некуда. Даже если слабый маг выплеснул всю свою ману, накопленную за годы, то, значит, ему заплатили столько, что вот взял и отдал. А с человеком, который может выложить такую сумму, шутки плохи.

А если, мелькнула мысль, такое же попробуют проделать с особняком? Правда, не будет акта купли-продажи, но бесхозную землю можно выставить на аукцион. И понятно, кто на этом аукционе победит…

Я не замечал, что все ускоряю и ускоряю шаг, пока впереди не показалась красная черепичная крыша. Бешенство нарастало, я пронесся через сад, не обращая внимания на то, есть кто в кустах или нет.

Сэр Торкилстон выскочил навстречу, похожий на каменную статую командора, закованную в железо, меч в руке, через прорезь шлема блеснули глаза.

– Сэр Ричард!.. Вы неосторожны!

– Эти зарвались, – бросил я зло и побежал в дом.

– Они – да, – прокричал он вдогонку, – трупы уже убрали… Но если бы там засели другие?

Я не ответил, ворвался в свою комнату, бросил на лавку лук, меч, молот, вытащил из мешка обе половинки кирасы, края щелкнули и слились в единое целое. Дрожащими от ярости пальцами раскатал браслеты, укрыв руки от плеч до кистей. В коридоре загремели шаги, Торкилстон вырос в дверном проеме, словно каменное изваяние. Он вскинул брови в удивлении, никогда не видел, чтобы рыцарь облачался в полные доспехи так быстро, да еще сам, но смолчал. Я торопливо прицепил к поясу молот, перебросил через плечо перевязь со щитом, бешенство бьет в череп раскаленным молотом, задыхаюсь от ярости, руки трясутся, как у паралитика, губы прыгают. Не то что молитву, выматериться не могу, только кровь шурует по телу, как испуганные тараканы по кухне.