Ричард Длинные Руки – бургграф - Гай Орловский

Корни вздыбились и, прорвав мох, торчат над землей, похожие на болезненно-белых земляных червей, огромные и пугающе застывшие, будто готовые набросить петли на ноги. Я оглядывался в изумлении: такая дремучесть понятна там, где не ступала нога человека, а здесь, рядом с городом, где все берут не только хворост, но и дармовой лес…

За спиной сомкнулся первый ряд деревьев, я пошел вглубь, знакомо пахнуло холодом, я насторожился, вскоре вышел на широкую круглую поляну. В самой середине чернеет плоский продолговатый камень. Наполовину погрузился в землю, я как воочию увидел распростертое на нем тело молодой женщины, обязательно – девственницы, видна канавка для стока жертвенной крови…

Холод покалывает кожу, хотя на поляне порхают бабочки и носятся стрекозы, им тепло и солнечно. Я остановился на краю, вся поляна окружена идолами. Толстые деревья срублены на высоте человеческого роста, а из пней наделали статуй – рогатых козлов с раскрытыми пастями, гарпий, голых баб со змеями вместо волос, а также толстых жаб с выпученными глазами.

Я в рассеянности опустил руку на темную, будто покрытую смолой, гарпию размером с барана. Выглядит живой, только ноги уходят в основание пня. Ладонь дернулась, деревянная голова гарпии сдвинулась, мертвые глаза вспыхнули кровавым огнем.

– Да пошла ты, – прошептал я трясущимися губами. – Инфузория…

Статуи по всему периметру поляны повернули головы. Выглядят, словно из тугой резины, а не из дерева, кроваво-красные глаза уставились со злобным торжеством. Вон у той гарпии рот измазан кровью, так и кажется, что только что разорвала какое-то существо. Человека разорвет и сама, а стаей разнесут в клочья все городское войско…

Тело мое застывало, странное оцепенение сковало все члены. Мысли начали замирать, останавливаться, как броуновские частицы при нуле, даже глазами стало трудно двигать…

Свет ударил в глаза, как выжигающий сетчатку лазер высокой мощности. Я вскрикнул, поднял чугунную руку и протер глазницы, слезы бегут ручьем.

– Задумались, сэр Ричард? – послышался мягкий голос. – Здесь есть о чем подумать…

Отец Шкред приближался медленно, лицо изнуренное, под глазами мешки. В одной руке сжимает искрящийся бенгальским огнем крест, другой прижимает к груди книгу. Книга тоже окружена сиянием, я услышал легкий треск электрических разрядов.

– М-да… – прохрипел я, горло пересохло, словно я простоял вот так с открытым ртом, как дурак, несколько часов. – М-да, мыслю…

– Взрослеете, сын мой, – ответил священник без всякой издевки. – Мыслить начинаете… Теперь верите, что здесь концентрируется Зло?

Я сказал с напряжением в голосе:

– Собираются язычники?

Священник помотал головой:

– Если бы…

– А кто? Ах да, вы их зовете дьяволопоклонниками…

– Они самые, сын мой, – ответил он тихо. – Здесь проводятся черные мессы… Возможно, здесь.

Я оглядел поляну:

– Место подходящее. Не зря же занимались художественной резьбой по дереву.

Он вздохнул:

– Ваша милость…

Я прервал:

– Когда наедине, я не ваша милость, а брат по вере. Вы не забыли, святой отец, что я – паладин?

Он снова вздохнул:

– Да уж лучше «ваша милость», чтобы не путаться. Я уже стар, могу и забыть, когда как говорить. Так вот, это не единственное место, сын мой. Я еще помню, когда это только начиналось, когда впервые заговорили о таких делах… Первая черная месса была уже на моей памяти. А теперь этих темных мест все больше… Правда, здесь самые большие сборища. Сегодня ночью ожидается черная месса.

Я быстро оглядел его усталое лицо.

– Собираетесь воспрепятствовать?

Он покачал головой:

– Был бы моложе, попробовал бы. И погиб бы сразу. Даже сейчас у меня недостаточно сил. Слаб я духом, колеблюсь даже в основах, в незыблемых догматах веры. Потому отыду от Зла… и буду удерживать горожан.

Я оглядел поляну, зябко передернул плечами, холод не оставляет, вот-вот начну стучать зубами.

– Я тоже отыду. Это не моя война. Мне скоро отчаливать, а за это время неплохо бы как-то защитить госпожу Амелию.

Священник кротко взглянул мне в глаза:

– А если не успеешь?

Я выдержал укоряющий взгляд невинных, как у ребенка, глаз.

– Святой отец, женщин, которых обижают, сотни даже в этом городе. Я не могу остаться и всем вытирать носы и слезки. Как бы и что бы ни случилось, я все равно – клянусь! – через неделю вступлю на палубу корабля. Иначе превращусь в какого-то иисусика, а Господь Бог такую дурость не одобряет, иначе бы не пустил и самого Иисуса на крест и распятие…

Он отшатнулся, перекрестился, меня перекрестил с таким отвращением на лице, словно это я – ожившая гарпия, так что пришлось отступить с извиняющейся улыбкой, что за дурак, разве можно ляпать правду, как корова хвостом.

– Святой отец, – сказал я, защищаясь, – уразумей, чтобы уверовать, как сказал блаженный Августин. Я вот стараюсь уразуметь, так что я истинный сын церкви! И все подвергай сомнению, как сказал другой раввин… нет, сын раввина.

– Я слышу знакомые слова, – произнес он печально, – но для меня темен смысл, который ты в них вкладываешь…

– Я все лишь цитирую отцов церкви!

– Но как цитируешь…

Я вздохнул, развел руками:

– Святой отец, вообще вода в облацех темна, как история мидян. Но все проясняется со временем. Вдруг я и окажусь не последним говном на свете? Хотя, конечно, пока что я в смятении, святой овец… Я знаю, что любая жизнь священна, но я только в этом городе лишил жизни десятка два человек, если не больше, и, самое главное… наверное, это ужасно… нет, это должно быть ужасно, но я абсолютно не чувствую угрызений совести!

Он смотрел на меня со страхом, но на лице проступило усиленное внимание.

– Не чувствуешь?

– Не чувствую, – признался я. – А ведь там, в саду, веселились совсем не отъявленные злодеи!.. Обычные горожане, только пьяные и раззадоренные… Но я убивал их без всякой жалости, и, самое худшее, что даже сейчас, когда давно остыл, все равно мне их не жалко. И то, что каждая жизнь священна, до меня как-то не доходит.

Он медленно перекрестил меня:

– Сын мой, ты все чувствуешь, не наговаривай на себя… Потому ты и в смятении. Но когда-то ты получишь ответ.

– От кого?

– От себя, – ответил он просто. Подумав, добавил: – Господь подскажет правильный ответ.

Я поклонился и поспешно пустился в обратный путь, отец Шкред все смотрел мне вслед и, вскинув руки с крестом и книгой, благословлял. Все-таки благословляет, святая душа…

Глава 10