Про папу - Максим Викторович Цхай

сыром сарае, покрытые опарышами бараньи кости, были вожделенны, она заботилась об их форме, и они не раз подрагивали от наслаждения.

Прошел мимо молодой еще мужик с перебинтованной головой, формой напоминающей тыкву, по которой ударили обухом топора. Может быть, так оно и было. Мужик-тыква скучающе теребил себе пах. Для него, возможно, и вовсе все кончилось, только начавшись.

В палате лежало несколько очень пожилых людей, все под системами, без сознания, полуобнаженные тела их были похожи на старые стертые обмылки, которые и сегодня часто лежат на рукомойниках дорожных перевалочных станций.

Вокруг стоял чудовищный запах, который не вывести никакими порошками, запах слежавшегося пота, ядов и прочего влажного мусора, который через поры выталкивает из себя ослабленный старостью организм, уже не успевая чинить рушащиеся органы.

Мне давно уже не страшно все это видеть. И более того, я осмеливаюсь внимательно смотреть на все это. И думаю только, заглядывая иногда в телевизор: дураки люди, глупые, жалкие, спесивые дураки. Выискивают блох, старательно копаясь в шерсти друг у друга, а между тем к каждому из них подкрадывается тигр. От него не будет спасения ни для кого. И чем ближе зверь, тем глубже зарываются люди в шерсть соседа.

Страшно. Ведь все равно не убежишь.

Так почему мы не объединимся перед лицом врага общего, чтобы если не победить его, то хотя бы друг друга не грызть?

24 апреля 2018 г.

— Он все равно будет спать.

Будет. И это хорошо. Я езжу к папе не для того, чтобы с ним разговаривать и на него посмотреть. Там все одинаково, и еще долго будет одинаково. Просто вдруг отец проснется и будет меня искать. А меня рядом нет.

Представляете одиночество человека в таком состоянии? Вы заперты в жесткие, тесные путы. Вы не видите, глаза ваши закрыты, не можете изменить позу, в которой лежите уже трое суток. Вы спите и иногда выходите из забытья. Но и там только темнота, тишина и что-то мешающее во рту. Чешется? Не почесать. Неудобно? Не перевернуться и даже не сказать об этом. Болит что-то?

У вас есть сын. А больше, собственно, ничего.

Да, может быть, сегодняшнее пожатие его руки было инстинктивным, случайным. А вдруг — нет.

25 апреля 2018 г.

Состояние отца тяжелое. Началась пневмония. Пока мы ехали на скорой помощи, у него началась инсультная рвота, и как я ни старался, чтобы голова папы лежала на боку, машину сильно трясло, и макароны вместе с накрученными мной котлетами все равно попали ему в легкие.

Лечат антибиотиками. Будем надеяться на лучшее.

Отец не проснулся, когда я приехал. Погладил его по руке.

Жизнь необыкновенно прекрасная и очень трагичная вещь. Как одно с другим сочетается в ней, понять не могу.

26 апреля 2018 г.

Начавшаяся пневмония прогрессирует. Папа на искусственном аппарате дыхания, привязан к кровати, весь в трубках…

Врачи ничего определенного не говорят.

Отец ненадолго пришел в себя. Много разговаривал с ним, он отвечал пожатием руки на да-нет.

Больно тебе? — Нет. Скучно? — Да.

Из уголка глаза папы текли слезы. Я делал вид, что их не вижу.

И мне удалось его рассмешить. Удалось.

Сегодня хороший день.

И моих слез никто не увидит. Саша в отъезде, я сейчас один.

27 апреля 2018 г.

Папе значительно лучше. На меня наорала заведующая. Снова зудел, чтобы выбить себе пропуск в реанимацию, а когда не дали, залез туда без спроса. Я не в обиде, реально чувствовал, что женщина переживает за больных. Она права, все правильно, отец в палате не один. Побольше бы таких врачей. Давно не получал разнос с таким удовольствием.

2 мая 2018 г.

Обе сестры приехали. Убрали дом, поддержали как могли. Разъехались.

Теперь буду варить для папы бульон, носить ему кефир и ждать его возвращения.

Смотрю на людей, и будто какая-то граница между мной и ними. У них один мир, во многом общий, а у меня свой, и там я один.

Мои радости не их радости, их печали тоже не мои.

И только время для всех одно. Бегущее быстро.

5 мая 2018 г.

Вам меня никогда не понять.

Потому что вы не производите то впечатление на людей, что я произвожу.

Сегодня, ожидая, пока санитарка откроет мне дверь в реанимацию, открыл смотровое окошко и устало повесил в него свою морду. Санитарка вышла из ординаторской, глянула в окошко, в котором все это, значит, висит, закричала: «Ой!» — и отпрянула обратно.

Впрочем, ко мне надо только привыкнуть, и все.

Кстати, многих я потом разочаровываю. В следующий раз поставлю в это окошко нежный цветочек в домашнем горшочке.

9 мая 2018 г.

Помню, когда отец оступился первый раз на рынке, недалеко от дома. Тут же продавцы, на которых он ворчал за цены, некультурные парни, вечно орущие и гогочущие, и даже полуголые девки, которые ходят туда-сюда, кинулись к нему, подняли, отряхнули, хотели вызвать скорую, но отец просто оступился, слава богу, без последствий.

Я читал у Паустовского реальную историю о том, как во время немецкой оккупации нашелся спекулянт без чести и совести, который, набрав воз гнилой картошки, ввез ее, дав взятку часовому, на территорию гетто, которое собрали для отправки в концентрационный лагерь. Он хотел обменять там свою картошку на спрятанные драгоценности, мол, не может быть, чтобы евреи что-то не припрятали. Причем продавать картошку он намеревался исключительно матерям с маленькими детьми — те последнее отдадут, ничего не пожалеют.

Но когда он увидел, как мать пытается обменять картофелину на обломок золотых часов, прижимая к груди уже мертвого ребенка, он вытряхнул картошку из мешков и скрыл там детей, провезя их через постовых, мол, ничего не продал, и после спрятал детей среди местных многодетных семей и частью у партизан.

Я думаю иногда, и этот циничный негодяй, ставший ангелом-спасителем, и жители, спрятавшие чужих детей, рискуя своими, и эти невоспитанные парни и голоногие девки жили и живут обычной человеческой жизнью с ее дрязгами, бытом, идиотскими и жестокими поступками, собачатся, ссорятся и хамят друг другу.

Но когда приходит настоящая беда, даже тень ее… Как жаль, что человек становится тем, кем он может быть, только в великом счастье и большой беде. Самый простой, обычный человек становится прекрасен, добр, высок, самоотвержен.

Поэтому, я думаю, День Победы будут помнить и через сто лет. Ведь это победа над великим, абсолютным злом, доставшаяся неимоверными жертвами и страданиями простых людей. И люди, выходящие на улицы, поющие песни в метро и