Про папу - Максим Викторович Цхай

тому же зал большой и, теряя равновесие, отцу попросту не за что схватиться. Если кухню я всю заложил подушками и мешками с бельем, в зале это сделать невозможно.

Папе же все доводы пофигу, он привык здесь сидеть за компьютером, и все.

Убьюсь, значит, убьюсь, отмучаешься, типа. Решил на старости лет поиграть в ковбоя.

Я знаю, как старикам тяжело менять привычки. Но в папиной спальне хоть и тесно, непривычно ему, но безопасно. В ней папа не упал ни разу, там просто некуда падать: с одной стороны кровать, с другой — мягкий пуфик длиной во всю стену, а я, перевернув кресла, сделал тем самым отцу поручни, он всегда может за них схватиться, что он и делает, когда теряет равновесие. Он падает по всему дому, только не в своей спальне, этот факт о чем-то говорит, в конце концов?

…И я сегодня с каменным лицом переносил папины причиндалы в спальню под причитания отца, весь в пепле и экскрементах, которые щедро сыпались мне на голову.

И Сашка, блин, придя домой и застав меня за переносом мебели, встал на папину сторону! Он сказал, что это диктат, что так с людьми нельзя, мол, «будет так, и все», и вообще, идея эта фиговая, в спальне действительно неудобно и т. д и т. п.

Папа, уже уставший кричать к этому времени, почувствовал поддержку и открыл второе дыхание, стал кричать так, что стекла в окнах зазвенели.

Я бросил папино тяжеленное кресло на пол, сел на него и сказал Сашке: отвергаешь — предлагай.

Ну и ничего конкретного Сашка не предложил, естественно. С либералами вечно так: критиковать могут, а альтернативы…

Поэтому, упершись в реальность, он несколько сбавил пафос, намекнув только, что я жесток и вообще тиран.

Ну уж это вообще полный бред. Очень конструктивно, что и сказать. Ночь уже, а сна ни в одном глазу. Вывели меня таки. Критиковать каждый может, я и сам вижу все недостатки, и сам не ангел, да, я знаю.

Но есть выход? Нет? Ну вот и заткнитесь.

25 марта 2018 г.

Я уже пятые сутки в Москве. Сашка пишет. Папа вчера упал, не сильно, слава богу. А так все эти дни без меня обошлось без падений. Каждое утро он ждет меня и зудит, что я сегодня вернусь, а есть дома нечего, целый день готовит, а к вечеру начинает переживать, что я не приехал и все теперь пропадет.

Честно говоря, я рад тому, что папа упал (не сильно), а то когда он без меня перестал падать, я уже всерьез стал переживать, что падает он из-за того, что я его раздражаю.

На войне как на войне, там свои радости.

28 марта 2018 г.

Вот я и дома. Все хорошо. Папа с Сашей жили дружно, только один раз поссорились из-за конфет. Теперь у каждого свой кулечек.

А я привез им шикарных конфет от друга Вити Рывкина, диски Баха ему в подарок от режиссера Александра Хвана и свое наконец отдохнувшее, выспавшееся тело.

Будем жить.

29 марта 2018 г.

Полный финиш. Я, уезжая, помимо полного холодильника, оставил папе с Сашкой еще семь тысяч на восемь дней кормовых. Если по ресторанам не ходить, то вполне хватит. Финиш заключается в том, что сдуру я оставил деньги не Сашке, а папе.

Доверил Плюшкину сухой калачик.

Пацаны всю неделю ели одни грошовые сладости, изредка позволяя себе хлеб и огурцы. Полный угол упаковок от разного химического припудренного мусора. В доме мяса ни кусочка. Сначала папа, забывая каждый день дату моего приезда, готовил супы, которые прокисали вместе со всеми сгнившими на третий день запасами (холодильник папа, захватив верховную власть в доме, отключил, ибо не фиг электричество тратить, вот сколько раз в день мы его открываем? А пашет он круглосуточно!). Потом, поняв, что я его бросил навсегда, оставил это глупое занятие и тоже решил пожить немножко для себя.

Сашка отключенный холодильник заметил не сразу, как он не потек — загадка. Выгребя уже теплые, как навоз, запасы в мусорное ведро, пожал плечами и стал таскать с рынка дешевые салаты. Ну, те, что делают из тех веточек и щепочек, что собрали за теми же холодильниками в одну кучу, плюнули сверху и принесли продавать. Сашка йог, ему все пофиг, да и папу переорать он не может, в отличие от меня, гены не те.

В результате эти два бомжа-любителя все восемь дней жевали хлеб, что подешевле, и заедали его конфетами «Му-му». Впрочем, еще была сладкая помадка. И восхитительные розочки из слоеного теста, пахнущие свежим солидолом, которые изнеженный сын никогда не покупает. И еще куча всякой копеечной херни на самом дешевом маргарине.

Оно, конечно, вкусно и экономно — папа с гордостью мне показал оставшиеся две тысячи. Только показал, конечно, типа, он их честно заработал, потому не отдаст. Ну, естественно, конфеты — совершенная еда, пару съел и до вечера сыт.

А теперь папа мне говорит: «Что-то у меня слабость какая-то…»

Надо же, как удивительно! Хорошо, что у него хоть зубов нет.

А Сашке что — он спокоен, он йог.

А я нет. И в этом трагедия папиной жизни.

4 апреля 2018 г.

Папа решил, что мне что-то слишком хорошо живется, и упал на ночь глядя. Да так упал, что расшиб себе подбородок.

Поднял, отмыл, обработал йодом, недостаточно, придется шить.

Вызвал скорую, собираю папины документы.

Будни, обычные будни на войне со старостью. Ничего особенного. До свадьбы заживет.

Только что вернулись из травматологии. Все нормально. Правда, врачи меня опять выпихали из процедурного кабинета.

По дороге обратно мы с папой поссорились (я все-таки забыл часть документов, а папа настоял, чтобы ехать в старых штанах, и опозорил наш род), а так как я в этот момент держал его за шкирку, вдруг представил сцену, как великовозрастный детина, держа за воротник бедного старика, начинает отвешивать ему пенделей, расхохотался так, что чуть папу не уронил.

Пять швов, через неделю снимать.

Вернулись, попили чай с конфетами.

Оскоромившиеся штаны стираются.

Все хорошо.

6 апреля 2018 г.

У папы который день очень плохое настроение. Весна, она, в общем, не всем мать родна, кому-то и не нужна, одна смута в душе. Что тебе новые краски и свежий натянутый холст, если рисовать настроения нет.

Депрессняк как-то все наше семейство накрыл, кроме собаки Белки, у той ежедневная радость — еда. У Котаси тоже, но ей сложнее — Котасе всегда