Про папу - Максим Викторович Цхай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа лежит головой в цветах.
Это уже было.
Ну, еще раз.
Сажаю его.
— Отдышись, посиди, не надо торопиться.
— Да… вот… я упал…
— Не ударился?
— Да нет.
Папа хоть и бурчит на меня, но слушает все-таки, научил его падать, теперь, как только отец теряет равновесие, он не старается его удержать любой ценой, а просто приседает. Ну а дальше перекатом, это уже не так опасно.
— Я… тут… свет хотел включить…
Смотрел телевизор, ноги затекли, потянулся к выключателю, и вот — голова в цветах.
Я сижу с папой рядом, он крепко держит мою ладонь, другой рукой я глажу его по голове. Он не бурчит и не вырывается. В общем, несколько минут после его падений самые главные в наших отношениях. Я чувствую, что нужен ему, он благодарен мне, что я рядом.
Вот так между людьми — с кем бы ни было, с мамой, с ребенком, с любимой.
Самое главное — это не походы с друзьями, не взятый в ипотеку дом, не сам секс даже. Все это прекрасно и нужно, и слава богу.
Но важнее эти минуты тихого дыхания и легких прикосновений. Она будет гулять пальцем у тебя по груди. Ты будешь проводить теплой рукой невидимую линию, от мочки ее уха вдоль шеи к тонкой ключице. Это заветная линия красоты, открытая только самому близкому. Или самой трепетной нежности — от уголка ее века к губам.
Вы будете молчать, пить друг друга, и дыхание будет летать от одного к другому по невидимой теплой нити — ты вдох, она выдох…
Без совместных походов можно обойтись. Без ресторанов тем более. Однажды без секса тоже. Но вот без этой близости, без этих невидимых знаков любви, которые вы будете рисовать друг на друге, обойтись нельзя. Этого никто не заберет. Даже время. Даже старость.
Было бы желание…
— Ну что, папа, встаем?
— Ага…
1 марта 2018 г.
Есть удивительные вещи. Вчера ночью я встал попить, но, выйдя на кухню, среди ночи зачем-то собрал все мягкие подушки в доме и обложил ими торчащие углы мебели в комнате и несколько разбросал по полу. Во всем доме углы давно обложены, но кухня тесная, все падает, да вот, думаю, и хрен с ним, пусть лучше посуда падает, чем мой отец. Разбросал подушки, пошатываясь спросонья, что-то во мне успокоилось, и я лег спать опять.
Проснулся от смущенных криков: «Максим, Максим!»
Папа сидел на полу кухни и виновато улыбался. Навернулся и в течение часа не мог встать. Не хотел меня будить, пока не замерз, — я был тронут, но ругался, конечно.
Папа упал мимо подушек — закон подлости действует. Но какой закон заставил меня понатаскать их перед его падением и на кухню? Я ошибся всего на несколько сантиметров. Или папа промазал.
И какой удивительный закон заставляет слабого больного человека час копошиться на полу, лишь бы не будить сильного и здорового?
Все-таки ученые ничего еще не знают об этом мире. А мы, простые люди, догадываемся.
2 марта 2018 г.
Весна придумана для того, чтобы легче было пережить зиму. Чтобы было чего ждать.
Пока есть весна — есть надежда.
На то и март.
3 марта 2018 г.
Папа вчера поставил рекорд: три падения в световой день.
Все началось с того, что мы стали размораживать большой холодильник, папа настаивал, что делать это он будет сам, и кончилось тем, что я ходил за ним следом, пока он таскал баночки и тарелочки во двор, к радости собаки Белки, от которой я тут же выставлял противотанковые ежи в снегу самой разной конструкции.
При любой моей попытке прикоснуться к баночкам и даже тарелочкам папа издавал звук негодования, которым часто переговариваются клоуны в цирке, изображающие детей.
Папа вошел в рабочий транс, настроение его улучшилось, и он даже начал напевать себе под нос, ухватил последнюю большую кастрюлю с рисовым супом и, мелодично бормоча «Кастрюлька-кастрюлька», засеменил с ней к дверям.
Ну и естественно, выйдя во двор, поежился от холода, жидкость в кастрюльке заколыхалась и вывела его из равновесия.
Я выбросил руку вперед, ухватил папу за шиворот, и он так и повис в воздухе, упрямо не выпуская из рук кастрюльки, под углом в сорок пять градусов, как Майкл Джексон с привинченными к сцене ботинками.
И все бы хорошо, но дело в том, что я ухватил папу своей надорванной рукой.
Поэтому вместо того, чтобы подтянуть отца к себе вместе с «кастрюлькой-кастрюлькой», мы с ним медленно и плавно опустились на слегка присыпанный снежком бетон. Я начал стонать, а папа кастрюлю так и не выпустил, как падающий алкаш не выпустит заветную бутылку с водкой. Комичность ситуации пересилила боль во вновь сорванном плече, и я расхохотался, папа даже слегка обиделся.
Второй раз папа упал уже в обед, как всегда рывком встав со стула. Будучи вне моей досягаемости, он с жалобным криком упал головой в угол, но там его подхватил в объятия огромный розовый заяц, которого папин никчемушный сын предусмотрительно притащил за синтепоновое ухо на кухню как раз для этих целей.
Зайцу объявлена благодарность.
В третий раз папа все-таки добился своего, кошка Котася, вместо того чтобы ознаменовывать свою старость в достойном, колониальном, староанглийском стиле, пользуясь общей неразберихой, вызванной мойкой размороженного холодильника, украла скумбрию, обожралась, как дикая повариха Жануария, и в течение пары минут заблевала весь дом. Ничего удивительного, скумбрия была такой величины, что на нее можно было всю Котасю насадить как на вертел, и еще бы рыбий хвост из-под нее торчал. Кошачья русалка бы получилась.
Я с воинственным кличем «Нет! Нет! Нет!» все это кинулся замывать, папе же надо было обязательно проверить качество мытья, в результате он поскользнулся на моющем средстве и рухнул в коридоре на бок, да еще и с фейерверком, потому как, падая, он задел шкаф, и с него слетела стеклянная банка, разорвавшаяся прямо у моих спешащих на помощь к отцу ног.
Папа не ударился, но морально ему досталось, конечно.
Сидел на своих ходунках и смотрел в угол, как наказанный кот.
В общем, папа пока цел, суп сохранен (скумбрию не уберегли), розовый заяц оправдал высокое доверие, а у меня снова сорвано плечо, и я с ума сойду на хрен. А так все хорошо.
