Лучше умереть! - Ксавье Монтепен

«Я, Матюрина Фреми, кормилица из Жуаньи, округ Иона, подтверждаю, что отданный мне на воспитание 12 апреля 1861 года ребенок женского пола оказался затем полностью у меня на содержании, ибо его мать, Жанна Фортье, была арестована и приговорена к пожизненному заключению за совершенные ею преступления, о чем я заявила мэру Жуаньи, господину Раулю Дюшмэну, и с его разрешения 6 апреля 1862 года поместила указанную девочку в парижский приют, в связи с чем привожу далее подробный перечень находившихся при ребенке вещей, могущих впоследствии оказаться полезными для установления личности ребенка в том случае, если мать или какое-нибудь иное лицо обратится к властям с требованием вернуть младенца; аналогичный перечень внесен в соответствующий регистр в приюте.

При ребенке находились: 1. Рубашка с меткой «Л.Ф.». 2. Распашонка, метка та же. 3. Пара чулок, метка та же. 4. Чепчик, метка та же. 5. Шерстяная косынка. 6. Хлопчатобумажное одеяло. 7. Шерстяное одеяло. 8. Две пеленки с меткой «Ж.Ф.»

Особые приметы: отсутствуют. Имя и фамилия матери: Жанна Фортье. Имя ребенка: Люси. Имя и фамилия кормилицы: Матюрина Фреми».

Наличие подписи Матюрины Фреми, заверенной мэром и скрепленной печатью, исключало возможность каких-либо сомнений в подлинности документа. Соливо, с виду очень спокойный — радость его выдавали лишь торжествующе заблестевшие глаза, — сложил бумагу и сунул в карман.

— Благодарю вас, мой юный друг.

Когда официант подал кофе, ликеры и сигары, Овид достал бумажник, положил его на стол и открыл.

— Насколько я помню, за вами еще числятся долги на сумму в две тысячи франков? — спросил он. — Ну что ж, вот вам деньги. Теперь мы в расчете.

С этими словами Овид протянул юноше две купюры.

— Сударь, — с глубочайшей признательностью воскликнул тот, — назовите же мне имя моего великодушного спасителя.

— Барон Арнольд де Рэйсс, — с улыбкой ответил Овид.

— Я на всю жизнь запомню это имя.

Прошло несколько секунд. Служащий мэрии так и сидел, глядя на зажатые в руке деньги; он явно чем-то был смущен.

— Похоже, вы чем-то озабочены? — произнес Соливо. — Хотите попросить меня о чем-то?

— Ну что ж! Да. Я хотел попросить вас отдать мне те векселя, что вы отобрали у господина Птижана.

— Я сжег их, — ответил Соливо. — Вы должны понимать, что такого рода документы хранить довольно опасно!

Часы на стене пробили два. Овид поднялся.

— Вам пора на работу, — сказал он. — Я же возвращаюсь в Париж. Так что нам теперь придется расстаться. Я вытащил вас из весьма скверной истории. Остерегайтесь впредь попадать в подобные ситуации. Я не буду говорить вам: «Прощайте!» Может быть, в один прекрасный день мы еще встретимся…

— Я был бы просто счастлив!

— Я так же; поэтому говорю: до свидания!

В пять вечера Овид был уже в Париже: слишком поздно, чтобы ехать к Полю Арману в Курбвуа, а появляться в особняке на улице Мурильо у дижонца не было ни малейшего желания. Поэтому визит к «братцу» он отложил на завтра и приказал извозчику ехать на улицу Клиши; там он переоделся, приняв облик барона Арнольда де Рэй-сса.

«Излишние предосторожности никогда не помешают, — размышлял он, — ведь вряд ли можно все предусмотреть. Сейчас у меня нет ни малейших оснований опасаться Аманды: ей ничего неизвестно, а несчастный случай с Люси считается делом рук какого-нибудь вора; но откуда мне знать, как все обернется дальше. Совсем невредно, я думаю, заранее защититься от людей, которые в один прекрасный день могут стать опасны, и запастись грозным оружием против них; если человек заведомо вас боится, навредить он бессилен. Так что поужинаю-ка я сегодня с Амандой».

И Овид отправился на улицу Сент-Оноре, прибыв туда чуть раньше обычного. Поскольку платонический воздыхатель не подавал о себе больше никаких вестей, Аманда полагала, что он решил порвать с ней; поэтому, увидев, что он идет навстречу, она вскрикнула от радости.

— Это вы, друг мой! Наконец-то! — воскликнула она, взяв его под руку и делая вид, будто с трудом удерживается от того, чтобы не броситься ему на шею.

— Вы что же, голубушка, думали, что не увидите меня больше?

— Ваш внезапный отъезд, признаться, выглядел довольно подозрительно, а отсутствие вестей — тем более.

— Пока мы с вами не виделись, я постоянно был в разъездах.

— Если человек по-настоящему любит, это нисколько не мешает ему писать письма.

— Сердце тут вовсе ни при чем. Я был очень занят, к тому же все время мне казалось, что вот-вот удастся вернуться.

— И вот теперь вы здесь. Я прощаю вас, и готова уже все забыть! Поужинаем вместе?

— Надеюсь, да.

Комиссар полиции Буа-Коломб подобрал возле тела Люси кусок лезвия того ножа, которым Овид ударил девушку. Тогда комиссар, казалось бы, не придал своей находке ни малейшего значения, но, будучи человеком незаурядного ума, на самом деле он сразу же оценил по достоинству ее важность. Располагая двумя уликами — номером украденных часов и обломком ножа, — он рассчитывал благодаря хотя бы одной из них выйти на след преступника. Но для того, чтобы нож стал настоящей уликой, необходимо было отыскать вторую его половину, ибо именно на рукоятке могло стоять фабричное клеймо. Место преступления и его окрестности осмотрели еще раз, но никаких результатов это не дало.

Но потом в один прекрасный день, когда жандарм Ларшо вместе с бригадиром обходили окрестности, один из путевых рабочих отдал им рукоятку от ножа, найденную среди груды камней, которые он дробил. Увидев ее, бригадир радостно вскрикнул и вместе с Ларшо поспешил обратно в Буа-Коломб. Жандармы торопились к комиссару полиции.

— Что привело вас ко мне, господа? — спросил тот, когда они появились в его кабинете.

— Мы принесли вам нечто очень важное, господин комиссар. Смотрите!

И бригадир протянул ему ручку ножа с обломком лезвия. Осмотрев находку, комиссар достал кусок лезвия, найденный возле Люси. Обломки с абсолютной точностью подходили друг к другу.

— Да, — сказал он, — рукоятка именно от этого ножа.

— Теперь мы сможем узнать, где он куплен, — заметил бригадир, — а может быть даже, и кем. Адрес изготовителя выбит на рукоятке; хоть она и покрылась уже ржавчиной, но прочесть все же можно.

Комиссар прочитал:

— «Ножовщик Ронсар, набережная Бурбонов, 9».

И вздрогнул от удивления.

— Набережная Бурбонов, 9, — произнес он. — Это же адрес госпожи Люси. Случайный убийца купил нож в том самом доме, где живет жертва? Странная штука!

— Господин комиссар, — заметил бригадир, — судя по найденному вами куску лезвия, нож был совсем новый. Значит, его купили недавно.

— Логично! Сегодня же утром еду в Париж. Встречусь с начальником полиции.

Начальник полиции принял комиссара из Буа-Коломб сразу же; тот вкратце объяснил цель своего визита и продемонстрировал сложенные вместе половинки ножа.

— Может быть, это и в самом деле серьезная зацепка, — сказал начальник полиции, — прежде всего нужно доложить о вашей находке следователю.

Когда они обо всем рассказали следователю, тот счел, что ножом нужно заняться немедленно. Ему тоже показался весьма странным факт, что орудие убийства было куплено в том самом доме, где живет жертва. Убийство вполне могло оказаться преднамеренным. И они отправились в скобяную лавку на набережной Бурбонов. Ножовщика на месте не оказалось. Посетителей приняла его жена. Следователь представился.

— Не пугайтесь, сударыня. Нам всего лишь нужно получить у вас кое-какие сведения.

Начальник полиции показал ей сломанный нож и спросил:

— Этот нож изготовлен в вашей мастерской, не так ли?

— Вне всяких сомнений, — ответила лавочница. — Здесь наша фамилия, адрес и клеймо.

— Хотя он и успел покрыться ржавчиной, нож, похоже, совсем новый. Не помните ли вы случайно, кому его продали?

— Покупателей у нас много, и работаем мы втроем, так что, когда муж торгует, когда я, а когда и наш подмастерье. Точно я вам ничего не скажу, но все покупки мы записываем в конторскую книгу, там и даты проставлены. Я сама продала один такой нож; сейчас посмотрю, продавали ли их после этого муж или подмастерье.

Полистав книгу, лавочница сказала:

— Не продавали.

— А вы когда такой нож продали?

Женщина назвала точную дату.

— Как раз накануне преступления! — воскликнул начальник полиции.

— А вы не помните, кому продали? — спросил следователь.

— Как же, помню: его купил у меня один господин.

— Господин! — разом воскликнули оба представителя закона.

— Да, ей-богу: самый настоящий господин, и одет был очень прилично. Он зашел сюда где-то между восемью и девятью вечера и попросил кухонный нож вроде тех, которыми мясники мясо разделывают — он именно так и сказал, ему нужен был достаточно прочный нож.