У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - Юрий Дьяков

31 го же у нас была одна самая тяжелая потеря в полку. Подорвался на мине капитан Василий Иванович Ракитянский, агитатор полка, бесстрашный человек, дважды раненый на фронте. Тоже сибиряк. Он работал вторым секретарем Нарымского обкома партии, Литератор по образованию, политработник. Самое большое его желание в этот день было идти вместе с бойцами на передовую и как только брали опорный пункт, у него был готов красный флаг. Они договорились с оператором, чтобы Ракитянский нес красный флаг и поставил его на гостинице. Оператор уже приготовился его снимать, Ракитянский в это время нарвался на мину. Бессмысленная смерть.

В ночь на 2‑е число получили приказ наступать в направлении Аэропорта и парашютной вышки, затем повернуть направо на завод «Баррикады». Интересно отметить, что начало атаки сделали сами бойцы еще до приказа. Видят, что дела обстоят неплохо, немцы редко стреляют, переходят в плен и примерно за 30 минут до приказа они пошли в атаку. Командир полка приказал, а там уже идет бой. Немцы сопротивлялись здорово, особенно на заводе «Баррикады», но натиск наш был стремительный. сил было много немцев крепко теснили. В этот день мы взяли 800 пленных. Всего за время боев в Сталинграде мы взяли 1554 пленных.

После взятия завода «Баррикады» в конце дня пришлось допрашивать офицеров. Помню, завели ко мне в блиндаж заместителя начальника немецкого штаба 113 дивизии, майора. Взяли в плен заместителя начальника штаба по тылу и коменданта дивизии. Пленные вели себя очень гибко, лояльно. Когда мы их допрашивали, они не сразу припоминали, ошибались, но другие наперебой их исправляли, рассказывали как бы искренне и, стараясь показать свою искренность. На одном была надета красноармейская шапка, но с фашистской свастикой. Один боец из комендантского взвода сорвал с него шапку, оторвал свастику, бросил ему, а шапку бросил в сторону…

Первый раз за 156 дней я перешел Волгу 25 февраля. Я шел впереди с командирами. Когда мы подходили к дер. Красная Слобода, первое, что нам бросилось в глаза – это целый домик с целыми рамами. Из трубы этого домика шел дым. Мы так привыкли к развалинам, которые нам казались обычными, что целый домик был для нас необычным явлением и привлек наше внимание. Мы даже остановились, смотря на уцелевший домик.

Документ № 4

«Как можно дороже отдать свою жизнь, как можно больше перебить немцев. …»

Из беседы со снайпером 1047‑го полка 284‑й стрелковой дивизии Василием Григорьевичем Зайцевым. Апрель 1943 г.

Когда немцы начали подходить к Сталинграду, мы возбудили ходатайство перед Военным Советом об организации добровольцев-комсомольцев моряков на защиту Сталинграда. Я пошел добровольцем на защиту Сталинграда… В Красноуфимске мы сформировались в сентябре месяце 1942 г,. прибыли в Красноуфимск, а 7‑го прямо из эшелона в эшелон перегрузились и поехали. Эшелон был большой, тысяч на пять человек. В Красноуфимске зачислили в дивизию Батюка, тогда она была просто стрелковая дивизия. Учиться нам приходилось в эшелонах. Я сам пулемет изучал так: на верхние нары поставлю пулемет, посажу с собой рядом пулеметчика, он мне рассказывает, показывает. Я командир, он рядовой со мной сидит, учит меня. Там меня назначили командиром хозяйственного взвода, но я отказался и пошел простым бойцом. Взял винтовку и пошел стрелком. Я очень хорошо стрелял еще во флоте… Прибыли мы в Сталинград 21 сентября. 20–21 сентября мы стояли в Бурковке. Сталинград в это время весь горел. С утра до 7 часов вечера были воздушные бои наших самолетов с самолетами противника. Один за другим самолеты падают, горят, весь город горит. Если смотреть из-за Волги, то видишь там язык, в другом месте язык пламени, потом все это сливается в одно, образуется громадное зарево пожара. Идут, ползут раненые. Через Волгу их перевозят. Это потрясающе на свежего человека действовало и сильно озлобляло… Когда через Волгу переправились, то стали на берегу Волги. В городе в это время уже были немцы. В 6 часов утра они нас заметили, открыли по нас сильный минометный огонь. Там было 12 бензобаков. Эти 12 бензобаков мы заняли. Потом вылетели 60 самолетов противника и начали бить нас. Взорвали нефтебаки, нас облило бензином. Мы к Волге скатились, к воде потушились, всю горящую одежду на себе порвали, остались в одних тельняшках, а некоторые даже голые, некоторые плащ-палатками покрылись. Винтовки наперевес, пошли в атаку. Заводскую часть отбили у немцев, завод «Метиз» отбили, мясокомбинат…

После первых боев командир батальона меня взял адъютантом к себе… Немцы начали против нас выставлять своих снайперов…Один раз мы с командиром батальона капитаном Котовым подошли, смотрим, немец выскочил. Он дает приказание: «Вот вышел немец, убей его». Я вскинул винтовку через окно, выстрелил и немец упал. …Тут поднялось восхищение, поскольку меня там уже все знали. Я уже большим авторитетом пользовался среди бойцов. В шутку смеются надо мной, восхищаются. Глядим, второй к нему идет на помощь. Тот немец, которого я убил, вероятно, шел с донесением. Кричат: «Зайцев, Зайцев еще один идет, хлопни и этого». Я перекинул винтовку, ударил – и тот упал. Уже двое за каких-нибудь 30 минут. Меня это занятие заинтересовало. Я встал у окна, смотрю – еще один немец ползет к этим двум убитым. Я этого ударил и этого убил немца.

На второй день после этого командир полка подполковник Метелев вручает мне через командира батальона капитана Котова именную снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Я начал учится стрелять из этой винтовки. У нас в полку был тогда один снайпер Калентьев Александр. Он мне помогал изучать эту снайперскую винтовку. Три дня я ходил с этим снайпером Калентьевым, присматривался к его действиям, как он винтовкой этой работал. Материальную часть винтовки мне помог изучить старший лейтенант Большешапов Василий. С этого времени я стал ходить в засаду. У меня были уже хорошие успехи. Если бы я один действовал, мне было бы легче проследить немцев. Между прочим, за мной они очень много охотились, немцы меня уже знали. Я тогда решил набрать побольше снайперов.

Я людей подбирал сам, дружил с ними, любил их. С ними делился всем: подчас с питанием было трудно, приходилось делиться сухарем своим, табачком. Когда люди видят, что к ним относятся с открытой душой, у них появляется привязанность к тебе. Я надеюсь, что если он меня душой полюбил, то он меня нигде не бросит, и я его тоже.

В одном районе на Мамаевом кургане, нам надо было взять один дзот, который не давал возможности нам маневрировать, переходить из одного района в другой, подносить пищу, подтаскивать боеприпасы. Командованием была поставлена задача: взять этот дзот. Наша пехота несколько раз туда ходила, но атаки ее срывались. Там засели немецкие снайперы. Я послал туда из своей группы двух снайперов, но они там промахнулись, их поранили и они вышли из строя. Командир батальона приказал мне самому пойти и взять еще двух снайперов. Я пошел в этот район. Наскочил я на хорошего немецкого снайпера. Я только показал каску из окопа, он ударил по каске, каска упала. Но нужно было определить, где он находится. Это очень трудно было сделать, потому, что как только выглянешь – он ударит и убьет, значит нужно обмануть его, перехитрить, то есть подойти тактически правильно. Я ставлю на бруствер каску, он стреляет, каска летит. Я часов 5 охотился за ним. Тогда я прибег к такому способу. Снял варежки с руки, надел на дощечку и из траншеи высунул. Немец думает, это кто-то поднимает руку, не хочет воевать. Он дает выстрел. Я опускаю эту варежку, смотрю, где варежка пробита. По пробитому месту я определяю, откуда он стрелял… Этот выстрел мне дал район направления, откуда он стреляет. Я беру перископ окопный и начинаю наблюдать, увидел я его. Наша пехота лежит за передним краем, всего надо было преодолеть метров 30 препятствия до немецкого дзота. Выследил я его, он приподнялся, чтобы посмотреть нашу пехоту, оторвался от винтовки. В это время я выскочил из окопа, перекинул винтовку, ударил и он упал. Я навожу огонь по амбразурам этого дзота, откуда стреляют их пулеметы. Я начинаю бить по амбразурам, чтобы не дать возможности пулеметчикам подойти к пулеметам. В это время пехота рывком кинулась на этот дзот.

5 октября 1942 по 10 января 1943 гг. на моем счету числится 242 убитых немца. Всего я обучил 30 снайперов. Организовал снайперское движение. В «Красном флоте» за 15 марта статья гвардии капитана Аксенова, в которой он описывает мою деятельность… На одной высоте наша рота была отрезана пулеметным огнем немецкими снайперами. Подход к ней был очень трудным. Командование требовало отыскать противника, где он засел. Два, три раза ходили, но установить не удалось. Командир полка подполковник Метелев приказывает установить, где находятся точки противника, где засели снайперы и расчистить подход. Я со своими красноармейцами Куликовым Николаем и Двояшкиным пошел. Вышли к 5 часам утра, еще темно было. Днем не видно, откуда стреляют… мы в окоп залезли, завернули большую папиросу. Надели каску, сделали крестовину, верх этой палки обернули тряпкой, получилось вроде лица. Надели каску, в рот вложили горящую папиросу, шубу накинули и показываем, немецкий снайпер видит, человек курит папиросу. Когда в темноте стреляют, то огонь от винтовки виден. Этим удалось засечь, где находится немецкий снайпер… я успел засечь расположение немецкого дзота… мне снайперский огонек сбить не удалось. Только установил расположение. Я связался с нашей противотанковой артиллерией. Наша противотанковая артиллерия разбила немецкие блиндажи и немецких снайперов. Таким образом, мы вывели нашу роту, которая была отрезана.