Дом из пепла и стекла - Силла Уэбб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Её спина напрягается, и она качает головой.
— Нет, дорогая. Так не пойдёт. Ты не можешь изменить его. Ты не можешь войти в этот брак с надеждой, что твоя любовь сделает из него лучшего человека. Это никогда не работает. Ты должна либо принять его, бородавки и всё такое, либо уйти. Или прими свою любовь к мужчине со всей его темнотой и всем его светом. Или просто выйди за него замуж, забери свой дом, затем отмени это. Единственное, что ты не можешь, не должна делать — это пытаться изменить его. Ты можешь попытаться заставить его делать некоторые вещи по-твоему, конечно, можешь. Заставить его прогнуться, как я уже говорила, но не изменить суть его сущности. Люди редко меняются.
— Я люблю его таким, какой он есть, но это заставляет меня чувствовать себя злом, потому что здесь так много… плохого. Тёмного.
— Да? — размышляет она.
— Да, — говорю я решительно. — Тем вечером Джеймс дал пощёчину Айрис.
Она рассмеялась и пытается остановиться, когда я задыхаюсь в шоке, но начинает только больше смеяться.
— Кэрол! Мужчины не должны бить женщин. Несмотря ни на что.
— Да ладно. Айрис заслуживает больше, чем пощёчину. Я бы заплатила, чтобы это увидеть.
— Тем не менее, это неправильно. Я сказала ему и Нико, что этого не должно больше повториться. Но сам факт того, что он всё это сделал…
— Ты сказала им это? — её смех угасает.
— Да.
— Хорошая девочка. Видишь? Тебе не нужно его менять, потому что — и это секретный соус, моя дорогая — ты сможешь с ним справиться.
— Что?
— О, слушай. Все хотят мерина30, правда? Ездить верхом. Говорят, кобылы могут быть слишком унылыми, а жеребцы слишком дикими, опасными, непредсказуемыми. Но мерин нужен только если ты недостаточно хороший наездник. Хороший наездник, отличный наездник, может справиться со скакуном. Ты, моя дорогая, доказываешь, что ты превосходная наездница мужчины.
Она снова разражается смехом.
Я смотрю на неё и через несколько тактов присоединяюсь. Эта женщина неисправима, но я люблю её за это.
После обеда на кухне поднялась суматоха, и я направилась туда из библиотеки, где читала о том, как выращивать орхидеи. Я застаю Мейзи в слезах, а Иветта ругает её.
— Что происходит? — спрашиваю я.
— Эта, эта, эта проказница украла мою сумку.
— Я не брала, мисс, — Мейзи вытирает глаза. — Клянусь.
— Какую сумку?
— Эту.
Иветта поднимает сумку вверх, и моё сердце пропускает удар.
— Клянусь, она была в прачечной. Мне нужно было постирать, и я отложила её в сторону. Клянусь.
— Где ты взяла бельё? — требует Иветта.
Мейзи краснеет и начинает спотыкаться о свои слова.
— Из всех комнат. Я собрала много у каждого. Сумка была завёрнута в некоторые вещи. Должно быть, из вашей комнаты, мадам.
— Не называй меня мадам — здесь не бордель. Боже, где тебя учили? Эта сумка не из моего белья, я бы никогда не позволила ей попасть в корзину для стирки. Ты уволена.
Я знаю. Мейзи защищает меня. Она точно знает, откуда взялась эта сумка, и вероятно, отложила в сторону, чтобы вернуть мне, так как она была найдена в моих вещах. Она понятия не имела, что это сумка Иветты.
— Она была в моём белье, — говорю я.
— Что? — Иветта выглядит потрясённой. Как и должна. Теперь мне стыдно делать такую мелочь. В то время это казалось крошечным ударом по ней.
— Я взяла её.
— Ты одолжила её? — она морщит лоб.
— Нет, — я говорю чётко, решительно. — Я взяла её. Чтобы поиздеваться над тобой.
— Зачем тебе делать это? Это так жалко. Ты такой ребёнок.
Она угрожающе приближается ко мне, и я замираю в ожидании. Удара. Случайного толчка, с силой впечатавшего меня в стол. Чего-то. Какой-то формы боли, как она делала раньше.
Этого не происходит. Она оскаливает на меня зубы, как собака, а потом с усмешкой говорит:
— Ты жалкий ребенок, — она хватает сумку и выбегает из комнаты.
— Мисс. Мне так жаль, — начинает Мейзи.
— Нет. Пожалуйста, не извиняйся. Ты не сделала ничего плохого. Это я сделала это. Мне жаль, что из-за меня у тебя неприятности. Спасибо. За то, что пыталась защитить меня, но больше этого не делай. Иветта склонна к вспышкам гнева.
Мейзи хихикает.
— На секунду я подумала, что она собирается вас ударить. Так глупо с моей стороны.
Нет, я думаю, не глупо, потому что раньше она бы что-то сделала. Но сейчас? О, она будет обзываться и насмехаться надо мной, но она не посмеет зайти дальше, потому что знает, что в этом доме есть люди, которые сделают ей гораздо хуже в ответ.
Мой принц — тёмная сила, но, возможно, когда ты живешь с самой злой ведьмой Запада, тебе нужна тьма под боком.
Следующие пару дней проходят в тумане. Я катаюсь на Красавчике, избегаю Иветту и Айрис, читаю об орхидеях. По ночам Нико возносит меня на небеса, развратно и грешно овладевая моим телом.
Я люблю эту его сторону. Я не вру. Не думаю, что это грех, если вы вдвоём хотите этого. Или, по крайней мере, это то, что я говорю себе иногда, когда лежу ночью и думаю, как маленькая Синди, хорошая девочка, всегда папина дочка, которая хотела вести себя хорошо, превратилась в, как сказала Айрис, подружку бандита.
*****
В четверг вечером приезжает бронированный грузовик. Одна из женщин с аукциона выходит с пассажирской стороны в сопровождении двух мужчин, запястье одного из них приковано наручником к коробке. Так случилось, что вся семья сидит в большой гостиной, потому что это последний вечер Кэрол здесь. Айрис и Иветте удаётся вести себя хорошо. Джеймс тоже с нами, и последние тридцать минут они с Нико тихо разговаривают в углу, склонив головы. Наблюдая за ними, я начинаю понимать, что Джеймс — это не просто мускулы Нико, а и, возможно, адвокат. Он принимает участие во многих решениях Нико и больше всего похож на его делового партнера.
— О, они здесь, с моей туфелькой, — вскрикивает Иветта, хлопая в ладоши от ликования.
Иветта, Айрис и я подходим к окну, чтобы увидеть, как они подходят к входной двери.
— Технически, это туфелька Синди? — спрашивает Кэрол.
— Нет, — твёрдо говорит Айрис. — Я купила билеты и раздала их с условием, что если кто-то из нас выиграет, то это будет подарок мамочке на день рождения, — она использует «мамочка» вместо «мама», как это делают многие аристократические британцы,
