Дом из пепла и стекла - Силла Уэбб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я бросаю взгляд на коробку. В идее туфельки есть что-то неправильное. Это так нечестиво и табуировано, но именно поэтому я хочу сделать это. Кроме того, я хочу крикнуть большое «пошли вы» Месье и Иветте, и, сделав это, я смогу добиться этого, даже если я буду единственной, кто об этом знает.
Он ухмыляется.
— Посмотри на себя, как ты жадно смотришь на туфлю, а потом притворяешься, что ты такая хорошая девочка. Так мило. Синдерс и её сладкие манеры. Я знаю настоящую тебя, — он хватает меня за вторую лодыжку и притягивает ещё ближе. — Сегодня мы воспользуемся туфлей, но пометь мои слова, — однажды я трахну тебя так сильно, что ты не сможешь ходить чёртову неделю, и ты больше не будешь думать, что у нас был яростный секс всё это время.
— Не повреди киску, — говорю я, легонько шлёпая свой холмик. — Ты слишком ей наслаждаешься, чтобы вывести её из строя, — о, Боже, кто я? Куда делась застенчивая я? Это, как если бы туфля, находящаяся в комнате, как странный художественный слон в комнате, придала мне новую личность одним своим присутствием.
Рот Нико дёргается, и в уголках его глаз формируются крошечные морщинки от веселья. Он пытается это скрыть, но я думаю, что ему тоже весело. Хорошо, он всегда слишком серьёзен. Напряжённый. Нет причины, почему горячий секс не может быть весёлым, не так ли?
— Неси сюда коробку, — говорю я.
— Ненасытная. Не терпится ею воспользоваться?
— Я просто хочу увидеть свою безделушку за миллион долларов, — я насмешливо надуваю губы и хлопаю ресницами.
Он хватает её и садится на кровать, поставив коробку между нами.
— Теперь открывай, — говорю я, садясь и скрещивая ноги, чтобы заглушить нарастающую боль.
— Это твоя побрякушка, Синдерс. Это честь для тебя.
Я разворачиваю коробку, лента падает и четыре стороны открываются. Я задыхаюсь, не в силах остановить себя. Туфелька стоит на бледно-голубой подушечке, по краям которой — блестящие кристаллы, свет от которых отражается от стекла, создавая впечатление, что она освещена изнутри.
— Это очень красиво, — говорю я шёпотом.
— Можешь оставить её, — отвечает Нико.
— Нет. Я не хочу. От художника у меня мурашки по коже, что испортило её привлекательность для меня. Пусть она будет в галерее Сиенны. Это принесёт ей много новых посетителей.
— Тебе следует взять с неё плату за это. Ты не можешь просто отдать ей произведение искусства, которое может стоить миллионы. Его ещё не оценили на аукционе, так что сначала нужно это сделать.
— Я не собираюсь отдавать её Сиенне. Я собираюсь одолжить её на длительный срок в её галерею. Я всё продумала. Не могу представить, чтобы у братьев Волковых не было лучшей охраны в этом месте, что означает, что там будет безопасно. Она не может быть здесь. Не под завистливым взглядом Иветты. Так её увидит публика и будет наслаждаться ею. Сиенна получит широкую известность, а я получу надёжное место, где смогу спрятать свою дорогую безделушку.
— Сможем ли мы вламываться туда время от времени, чтобы я мог трахать тебя ею? — спрашивает он.
Я ударяю его в плечо.
— Ты извращенец, ты знаешь это?
— Я знал это с тех пор, как мне было тринадцать лет, и я дрочил на трусики нашей горячей няни.
— Что? — я реально шокирована. — Ты не делал этого.
Он смеётся.
— Да, делал.
— Откуда ты их взял?
— Она дала их мне на прощание.
— Правда? Это… Нико, это неправильно. Всё это неправильно.
— Да, я знаю это сейчас, но в тринадцать, когда она была самой горячей штучкой, которую я когда-либо видел, я думал, что это был лучший подарок.
— Почему она ушла?
— Моей матери не нравилось, как мой отец смотрел на неё, поэтому она сказала ему её уволить. Когда она уходила, то прошептала мне на ухо, что через четыре года я буду разбивать сердца, а до тех пор мог бы думать о ней, когда бы ни захотел. Она подняла юбку, стянула трусики, и дала их мне.
Чёрт возьми.
— Ты знаешь, что её должны были арестовать за это?
— Для тринадцатилетнего меня это было так правильно, — он смеётся.
— Они всё ещё у тебя?
— Что?
— Трусики, Нико. У тебя всё ещё есть трусики твоей горячей няни?
— Нет. Конечно, нет. Иисус. Я потерял их, когда мне было около пятнадцати. Я думаю, моя мать, вероятно, нашла их, и подумала, что я украл их с бельевой верёвки, или что-то в этом роде. В общем, однажды они исчезли, и некоторое время я не замечал, но, когда это произошло, мне было всё равно.
— Полагаю, к тому времени у тебя появилось новое увлечение.
Он бросает на меня странный взгляд и не отвечает.
— Что? — требую я.
— К тому времени у меня уже была любовница, Синдерс. Не все мы так чисты, как ты.
— Сколько?
— Сколько чего?
— Женщин.
Его губы поджаты, брови сведены, а челюсть напряжена. Он отключается.
— Нет. Не делай этого.
— Это нечестно. Ты же знаешь, что ты у меня первый.
— Я знаю, что я первый, кто трахает тебя, но я не знаю, сколько членов ты гладила, и не хочу знать.
— Не хочешь? Многие парни твоего типа узнают.
— Моего типа? Какого хрена это значит?
— Собственнический. Настойчивый. Я Тарзан, ты Джейн.
На мгновение он становится серьёзным, а потом говорит кое-что, от чего у меня захватывает дух.
— Насколько я понимаю, Синдерс, всё, что было до нас с тобой — ничто. С нас началась история нашей сексуальной жизни. Всё, что было до нас, ничего не значит. Я никогда не испытывал таких чувств ни к кому в своей постели, и я чертовски уверен, что ты тоже. Я ошибаюсь?
Я качаю головой.
— Тогда все предыдущие не имеют значения, не так ли?
Я снова качаю головой.
— Я всегда был осторожным, — он берёт мою руку. — Я был без защиты только с тобой. Даже будучи подростком, я усвоил этот урок. Когда ты видишь друга с лекарственно-устойчивой болезнью, передающейся половым путём, это делает тебя очень осторожным.
— Ауч, — говорю я и корчу гримасу. — Звучит болезненно.
— О, он заверил меня, что так и было. Сказал, что это было, будто писать стеклом, на протяжении двух месяцев. Никто не хочет этого. Никто. В будущем здесь будем только ты и я.
Я вздыхаю.
— Ты говоришь это сейчас… — я отвечаю, пытаясь не
