Царства смерти - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако я все-таки напугал раба. Пошарив рукой в поисках кулона, старик схватил его и, глядя на меня, сделал проклинающий жест – выставил указательный палец и мизинец. «Палатин», – снова беззвучно произнес он.
Я попробовал встать, но не смог.
Немой раб снова дал мне пинка, и все вокруг потемнело.
О возвращении сьельсинов мне сквозь сон возвестил громкий топот их ног. Не успел я толком проснуться и слова сказать, как они схватили меня за руки и ноги и скинули с обрыва в зловонную пропасть. Цепь натянулась, наручник порвал кожу на запястье, и я почувствовал, как плечо выскочило из сустава. Боль была нестерпимой, и глаза теплой чернильной пеленой застелила ревущая тьма.
Это был уже четвертый раз, когда меня подвешивали на цепи, – или пятый, если считать самый первый. Пять дней или временных отрезков, принимаемых за день в Дхаран-Туне, я висел. В конце каждого дня, когда у меня уже не оставалось сил дышать, меня втаскивали обратно в клетку, пытали и оставляли на попечение другой рабыне – немой женщине, которая обрабатывала мои раны, кормила кашей и поила. Я так и не узнал, какая участь ждала раба, укравшего императорское кольцо, и мог лишь гадать, почему он не украл и остальные мои кольца. Женщина не могла мне ответить. У нее тоже был вырезан язык.
Не стану подолгу расписывать свои страдания, потому что о многом не хочется даже вспоминать.
Я снова открыл глаза и почувствовал в плече боль, что обжигала сильнее безмолвных звезд. Передо мной раскинулась столица сьельсинов. Город казался нереальным, словно кошмарный плод воображения Мильтона, Босха или Чамберса, словно полотно, изображающее ад.
– Здесь вы не умрете, – произнес холодный голос.
Передо мной встала тень, и, повернувшись, я увидел на стене своего брата Криспина. Он куснул яблоко и ухмыльнулся. Выглядел он тем же пятнадцатилетним мальчишкой, которого я давным-давно повалил на пол в Аспиде.
– Вы умрете там.
– Криспин, заткнись, – прокряхтел я.
Но когда я снова посмотрел, его уже не было. Я вдруг почувствовал, что скучаю по нему, по брату, который ненавидел меня, и по дому, который никогда не был мне родным. Глупо, но я расплакался.
Он был прав. Я не должен был умереть здесь. Меня везли на Актеруму. Здесь был просто ад. Смерть ждала дальше.
– У него крыша едет! – заключил холодный голос.
Мне стоило усилий понять, что он принадлежал не Криспину. На площади внизу стоял Урбейн в уже знакомых мандарийских шелках; его неестественно вытянутая лысая макушка пряталась под круглой шапочкой.
– Быстро он, – кивнула стоявшая рядом Северин.
– Милорд Марло, вы меня разочаровываете! – воскликнул Урбейн. – Говорят, вы избранник самой Земли. Не годится избранному так страдать! – И рассмеялся.
Я пытался. Тысячу раз я пытался воспользоваться своим тайным зрением, чтобы увидеть колебания потенциалов, и тысячу раз терпел неудачу. Зрение не приходило. Голодный, измученный, я не мог дотянуться левой рукой до правой, чтобы снизить на нее нагрузку, – что уж говорить о том, чтобы дотянуться до рек времени? В беспамятстве я не мог достаточно сосредоточиться, чтобы освободиться.
Вдали какие-то люди тащили камни.
Я не мог освободиться. Не мог улететь. Лишился всех своих способностей. Тихое в самом деле замолчало, как и говорил Сириани.
– Милорд, спускайтесь! – насмешливо позвал Урбейн. – Возвращайтесь к нам, простым смертным. Хватит витать в облаках!
– Лучше вы ко мне! – прохрипел я, качнувшись на цепи, отчего все мышцы руки заболели. – Вид здесь отличный!
– Отсюда лучше! – со смехом ответил Урбейн.
– Я до вас доберусь! – крикнул я, и по руке пошли судороги.
Наперекор здравому смыслу я угрожающе закричал:
– Клянусь Землей, я вас убью!
В висках застучало, и я представил, как вырываю собственную руку из сустава и падаю прямо на чернокнижника.
Улыбка не сошла с бледного лица Урбейна.
– Извините, что не присутствовал на вашей встрече с Великим! – крикнул он, имея в виду князя Сириани. – Слышал, зрелище было что надо!
Я ничего не ответил. От крика меня покинули последние силы, и я повис в серой мгле. Урбейн и Северин растаяли. В лицо подул теплый ветерок, и, подняв голову, я увидел над собой громадную птицу, широко раскинувшую темные крылья.
– Удакс? – произнес я, протянув левую руку, чтобы хлопнуть ирчтани по плечу.
Но Удакс был мертв, погиб в бою с Бахудде на полях Береники. Это был простой орел, птица, посланная Зевсом, чтобы терзать Прометея. Орел смотрел на меня темными змеиными глазами.
– Так он долго не протянет, – донесся издалека женский голос.
Валка? Нет, Северин. Валка погибла. Погибла ли? Нет, это невозможно. Она не могла. Иован и другие колдуны это выдумали.
Прометей молил Геракла, чтобы тот убил его, и внебрачный сын Зевса – Зевса, который и пленил старого титана, – попросил отца направить его стрелу и избавить Прометея от мучений. Но своенравный Зевс вместо этого прислал того же самого орла, что мучил Прометея, чтобы тот отнес Геракла прямиком к титану. Это была хитрость: даже Геракл не справился с цепями, которыми верховный бог сковал Прометея, и Зевс расхохотался с вершины Кавказских гор. Но Геракла это не остановило; вместо того чтобы рвать цепи, он отрубил титану руку и сбежал с ним с темной скалы. После многих испытаний Геракл принес калеку Прометея к его сыну Девкалиону, и Зевс наслал на землю великий потоп, чтобы погубить всех людей. Но высокомерие Зевса сыграло с ним дурную шутку: огонь Прометея в руках Девкалиона спас людей от потопа.
Только здесь не было ни Геракла, ни орла. Для мучений хватало одной цепи.
Урбейн был прав. Моя история не была сказкой. В ней не было ни героя, который освободил бы меня, ни всепобеждающего добра. Зато зла было хоть отбавляй. Зло есть всегда – и сьельсины были тем потопом, что смоет людей.
Я моргнул.
Орел исчез. На меня по-прежнему смотрели Урбейн и Северин, один – с усмешкой, другая – с каменным лицом.
– Пусть его снимут, – сказала Северин.
– Рано, – ответил Урбейн. – Он еще посопротивляется.
Глава 29. Засекая время
Если верить поэтам, время – милость вечности. Но разум превращает время в вечность. Разум может создать рай из ада, говорится у Мильтона устами Сатаны, отца лжи, того самого дьявола, чей образ сделали своим гербом мои предки. Разум велик, но даже его способность обманывать самого себя ограниченна. Ничей разум, даже мой, не способен создать рай из ада. Невозможно выбраться из тюрьмы
