De Personae / О Личностях. Том I - Андрей Ильич Фурсов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Король склонялся к компромиссу, но третье сословие осмелилось препираться. Оно давно перестало верить королю, правление которого изобиловало нарушенными обещаниями. Как отметил проницательный наблюдатель Этьенн Паскье[360], делегаты больше не вели себя как подданные. Третье сословие требовало права публиковать свои резолюции, что было равносильно праву издавать собственные законы. При этом делегаты ссылались на опыт представительных органов Англии, Швеции и Польши.
Генрих III начал сознавать, что стоит перед полномасштабной конституционной революцией. Он жаловался, что предложения депутатов «свели бы его до роли дожа Венеции и сделали бы моё положение полудемократическим» (с. 288). Гиза ситуация озадачила. Он обещал компромисс короля со Штатами, но не смог его добиться, в то время как его многочасовые консультации с союзниками в третьем сословии стали вызывать подозрения. Чтобы выйти из тупика и помешать конституционным изменениям, королю следовало нанести удар по лидерам третьего сословия. Однако он не мог этого сделать, не вызвав оппозиции Гизов и их клиентов. Герцога неоднократно предупреждали, что его жизнь в опасности, и он несколько раз собирал совет обсудить эти слухи. Архиепископ Лионский убедил его не покидать Блуа, считая это шагом к поражению. Однако то была серьёзная ошибка. По мнению архиепископа, Гиз был почти у цели и следовало лишь чуть сильнее нажать на короля. Сам герцог был уверен, что такой добрый христианин, как Генрих III, не замыслит убийства.
Ежедневное унижение короля в ходе работы Штатов начало сказываться. Генрих видел лишь один способ восстановить свою власть. Его подозрения подтвердились 17 декабря, когда кардинал Луи на семейном обеде поднял тост за своего брата в качестве короля, а их сестра Екатерина пошутила, что вскоре надеется пустить в ход свои ножницы. Самоуверенность Гиза сделала его беспечным. На следующий день на совещании короля с тремя наиболее преданными военачальниками было решено убить герцога. Дело поручили Сорока пяти. Гиз всегда ходил со свитой, поэтому было необходимо отделить его от его людей. Единственным подходящим местом был зал заседаний Тайного совета в королевском замке. Заговор быстро перестал быть секретом, и Гиза настойчиво убеждали покинуть Блуа. «Он не осмелится», — отвечал герцог (с. 290).
Утром 23 декабря 1588 г. Гиз отправился на совет к королю. На террасе замка один дворянин сообщил ему о необычной активности охраны и советовал не идти дальше, но герцог заявил, что давно излечился от таких опасений. Когда с той же вестью к нему приблизился старый слуга Гизов, его герцог оттолкнул, обозвав дураком. Если бы он был менее беспечен, то заметил бы бледность статс–секретаря Револя, который позвал его на королевскую аудиенцию. Король же, отправляя Револя, его состояние заметил и воскликнул: «Почему вы так бледны? Вы всё испортите! Потрите щёки!»
Револь вызвал Гиза с заседания совета. Герцог вышел в королевскую спальню, где его встретил взвод Сорока пяти. Стражники окружили его как бы для сопровождения к королю, группа пересекла комнату, и, когда герцог взялся за ручку двери, стражники осыпали его ударами кинжалов. По приказу короля великий прево Ришелье вынес тело на второй этаж, где его сожгли, а пепел бросили в Луару. И отец герцога, и его двоюродная сестра Мария уже были мучениками, поэтому королю было важно помешать Католической лиге создать могилу или останки, вокруг которых та могла организовать культ.
Смерть Гиза была не просто политическим убийством; то был произведённый королём переворот. В отличие от Людовика XVI в 1789 г. Генрих III быстро распознал угрозы своей власти, если не задавить конституционную революцию в зародыше. Ришелье с лучниками ворвались на заседание Штатов и арестовали восемь депутатов третьего сословия, включая лидеров Шестнадцати — Нейи, ла Шапель–Марто и Луи Дорлеана. Другие части окружили клиентов герцога и других Гизов. Король задумал устранить и кардинала Луи, но даже Сорок пять не решились на святотатство, поэтому утром 24 декабря его убили шесть солдат, каждому из которых заплатили по 200 ливров (с. 292). Началась контрреволюция.
Тем не менее в XVII в. Гизы оставались великим домом, династические интересы которого продолжали охватывать Европу и который по–прежнему стоял в оппозиции к Габсбургам. Честь и славу семьи пытался восстановить герцог Генрих II, внук Генриха I[361]. Его отцу Карлу[362] в 1631 г. пришлось покинуть Францию, и он умер изгнанником. Генрих II исходно был предназначен возглавить церковную империю Гизов, которую после религиозных войн отстроил его дядя кардинал Луи III[363], ставший в 1605 г. четвёртым среди Гизов архиепископом Реймсским. Планы Карла передать церковную империю стоимостью около 400 тыс. ливров своему второму сыну Генриху потерпели в 1630‑е гг. неудачу отчасти из–за личной вражды с кардиналом Ришелье (с. 294). Возможно, важнее то, что Генрих, хотя и был с 15-летнего возраста архиепископом Реймсским, не проявлял интереса к религиозному призванию и в 1639 г., после смерти старшего брата, оставил свои бенефиции. Столетняя церковная империя Гизов пришла к концу.
Генрих II стремился подражать предкам. Он был безрассудным романтиком, и за его широкие жесты и личную храбрость было заплачено ролью семьи в церкви. В 1643 г. Генрих вновь разжёг вражду с семьёй Колиньи и убил на дуэли потомка адмирала — Мориса[364]. Затем герцог возродил вражду с Габсбургами. Когда в 1647 г. Неаполь восстал против испанцев, он прибыл туда с небольшим отрядом, ожидая, что неаполитанцы поддержат его. Несмотря на неудачу и четыре года в испанском плену, герцог в 1654 г. сделал вторую попытку при поддержке кардинала Мазарини[365], но вернулся во Францию уже через несколько недель. Остаток жизни он провёл при дворе Людовика XIV и умер в 1664 г.
И всё же Гизы XVII в. не дотягивали до масштаба своих предков, и уже в начале столетия некоторые ветви семьи начали приходить в упадок: дома Майеннов, Омалей и Меркёров стояли на грани исчезновения из–за отсутствия мужских наследников.
«Хотя после религиозных войн семья Гизов выжила и процветала, ощущение кланового единства сошло на нет. Обострённое чувство собственного достоинства, которое испытывал Генрих II, не могло заменить отсутствия солидарности с двоюродными братьями. Отсутствие сплочённости или любой попытки построить сеть обязательств между братьями и кузенами сильно уменьшило политическую силу ветвей Лотарингского дома в XVII в. Истоки этих изменений можно проследить
