Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, осознав свою ошибку, Питер почувствовал себя последним болваном.
– Ради бога, Кейт! Я туда спускаюсь, просто чтобы спокойно посмотреть телевизор.
В каком-то смысле это было правдой. Если телевизор в гостиной и включали, то лишь на детские передачи. Когда Питер пытался переключить на CNN или ESPN, малыши устраивали форменную истерику, требуя вернуть их канал.
– В том-то и беда, – всегда говорила на это Кейт. – Между прочим, ты их отец. Попробовала бы я заставить своего отца переключить канал.
Вот только зачем все эти сложности, если можно пойти туда, где никто не будет залезать тебе на голову, никто не будет прыгать по дивану, где никто не станет приставать с вопросами, заплатил ли ты за газ, как обещал. Иногда, едва заглушив двигатель на подъездной дорожке, Питер начинал ощущать себя в осаде. Иногда, услышав за дверью детские крики, он застывал на крыльце. Кусты пора подстричь. Фрэнки нужны очки. Покроет ли их страховка? Откуда в отчете по кредитке все эти траты? На лужайке вылезли сорняки. Выросли налоги. Стоит ли надеяться, что он наконец займется желобом на крыше или быстрее будет вызвать мастера?
– Тебя не бесит, что наша жизнь свелась вот к этому? – спросил он несколько лет назад.
Кейт пыталась укачать Молли.
– Что? – переспросила она, пытаясь перекричать оглушительный детский рев. – Повтори, пожалуйста.
Питер понял, что лучше не повторять. Всякий раз, когда их няня по какой-то причине отказывалась прийти, Кейт приходилось брать дочку в лабораторию.
Но сейчас все было по-другому. Кейт говорила холодно, отстраненно, словно прокурор. Она наверняка репетировала этот разговор с самого утра.
– Если тебе так хочется выпить, почему бы не сделать это наверху, за столом? Вместе со мной? Я бы не отказалась от бокала вина. Зачем прятаться? Ты сидишь в своем подвале ночи напролет. Почему?
Питер не знал, что сказать. На самом деле он и сам не понимал почему, но Кейт такой ответ не устроит. Она продолжит давить на него, как будто у всего на свете есть логическое объяснение. Весь вечер было видно, что у Кейт что-то на уме, – и когда дело кончилось вот этим, Питеру невыносимо захотелось надеть куртку и на несколько часов уйти из дома. А увидев его недовольство, Кейт, никогда не умевшая остановиться, пустила в ход тяжелую артиллерию:
– Кстати, куда делись два ящика из винного клуба, которые прислали в прошлом месяце? Бонус за месяц. Я даже не успела их открыть.
– Если знаешь ответ, зачем спрашиваешь?
– Я хочу, чтобы ты признался, что выпил два ящика вина за две недели. Я хочу, чтобы ты сказал это вслух, – выпалила она и добавила: – Не считая всего остального.
– А пошла ты в жопу, – сказал он вместо признания.
Кейт побледнела, словно он дал ей пощечину, опустилась на стул и уставилась в стену невидящим взглядом. Из гостиной доносились голоса черепашек ниндзя. Никогда, никогда раньше он так с ней не разговаривал. Он уже раскаивался. Как только язык повернулся такое сказать. Женщине. Своей жене. Самому родному человеку.
И, как всегда после ссоры, в голове закрутилось: он ведь сам по себе с четырнадцати лет, в колледже выучился, в полицейской академии выучился, по службе поднимается. Все правильно делает. Отчеты сдает вовремя. Деньги в дом приносит. Сверхурочные берет при любой возможности. А когда Кейт в последний раз их брала? Что-то он не мог припомнить. Ах да, у нее же дети. Ей надо домой к детям, надо возить их на соревнования, и на дни рождения, и к врачу, а еще ей надо учиться дальше и писать диссертацию, чтобы получить два процента прибавки к зарплате – которые уже ушли на няню, которая нужна, чтобы она могла учиться.
Питер извинился за грубость. Он продолжал извиняться весь вечер, но Кейт оставалась непреклонной. Тогда он заявил, что орать на него безо всякого повода по меньшей мере несправедливо.
– Орать? – Она наконец повернулась к нему. – Да кто на тебя орал? Я просто хотела поговорить о том, что меня беспокоит.
Кейт вздохнула. Оба знали, что, если просто подождать, через пару дней все само собой утрясется. Долго играть в молчанку они все равно не смогут.
– К тому же, – продолжала Кейт, – ты всегда злишься, когда чувствуешь, что не прав.
Она окинула его спокойным, уверенным взглядом:
– Я ненавижу скандалы. Но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Выслушай меня, Питер. Жить, как сейчас, я больше не хочу.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что нам с детьми есть куда пойти.
– Что это значит?
Кейт не ответила, а Питер не стал спрашивать снова. Словно распахнулась невидимая прежде дверь, и он ясно увидел, как Кейт берет детей за руки и выходит за порог.
Иногда он думал о первых годах их брака, о жизни в нью-йоркской квартире и переезде в новый дом. Воспоминания казались слишком чудесными, чтобы быть правдой. Неужели они никогда не ругались? Должны были, конечно, но Питер не мог припомнить ни одной ссоры. Как-то раз, еще до рождения Фрэнки, они испугались, что им не хватит денег на ипотечный платеж, и решили отнести в банк гигантскую банку с мелочью. Она оказалась такой тяжелой, что монеты пришлось высыпать и разложить в три рюкзака. Два из них тащил Питер. Всего там было восемьсот пятьдесят семь долларов, но пока кассир подсчитывал, казалось, что не меньше миллиона.
Они вроде бы занимались тем, чем занимаются все нормальные семейные пары: по вечерам играли в настольные игры в ближайшем баре, ходили в кино, на выходных клали в рюкзаки сэндвичи и отправлялись на пикник. Иногда они вспоминали бумажный самолетик и свидание, полночную встречу, бег рука об руку вниз по улице. И почему-то обоим казалось, что полчаса на заброшенной детской площадке не имели никакого отношения к тому, что случилось позже. С годами в воспоминаниях Питера свидание и выстрел перестали соотноситься друг с другом. Неужели все это вправду случилось в одну ночь? В одну очень долгую ночь? Кейт часто рассказывала, как воображала, как они будут ходить по ресторанам. Как они вырастут и станут ездить в магазин и вместе разгружать покупки. В первые дни их романа, глядя, как Питер одевается,
