Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выходя от замначальника, Питер впервые задумался, а любят ли его сослуживцы. Уважают, продвигают – это да, но любят ли? У него была репутация зануды и формалиста. Он ходил на вечеринки, покупал всем выпивку, но по-настоящему ни с кем не сближался. Питер догадывался, что о нем говорят за его спиной: никогда на выходные в гости не позовет, ни барбекю коллегам не устроит, ни бейсбольный матч провести не поможет. Перед инструктажем, когда подчиненные рассаживались по местам, он какое-то время стоял посреди комнаты, перебирая бумаги, и ждал, когда они наговорятся. В такие минуты он вспоминал разминки перед тренировками в «Датч-Киллсе». Человеческие голоса – тогда и сейчас – обтекали его, как река обтекает камни на мелководье. Офицер Варгас помог офицеру Фишеру оборудовать новую ванную. Питера поразила не помощь, а то, что кто-то решается пускать посторонних в самые интимные уголки своего дома. Ребята годами ездили вместе в отпуск, катались на выходные на озеро Джордж или в Лонг-Бич. Их дети знали друг друга, жены болтали по телефону. Нельзя это смешивать, думал Питер. Для него самого дом и работа были разными мирами. Он был хорошим копом, всегда прикрывал своих парней и знал, что на них можно положиться, пока речь идет о службе. Но что они говорили о нем за закрытыми дверями, не для чужих ушей? Раньше он об этом не думал, а теперь вдруг стало любопытно.
Отец говорил, что разница между ним и Фрэнсисом Глисоном состоит исключительно в ирландском акценте, который невесть почему нравится людям. Даже когда Фрэнсис был в больнице, Брайан все равно повторял старую песню: любят люди Фрэнсиса Глисона, и все. И разводил руками, недоумевая, отчего они не могут так же любить его самого.
Питер сказал Кейт только, что его отправили в больницу на освидетельствование, как любого полицейского, которому пришлось применить оружие. Он не стал упоминать, как его трясло во время осмотра. Медсестра едва смогла вставить ему в ухо трубку, чтобы проверить барабанную перепонку. Бред какой-то: пистолет выстрелил, а он даже не понял, как это случилось. Когда сестра вышла из кабинета, Питер попросил Бенни, профсоюзного работника, сходить в винную лавку на Первой авеню за парой поллитрашек. Ясно ведь, что эта петрушка затянется невесть на сколько, а ему нужно успокоиться.
Бенни отказался – он вообще принял все за шутку, – и тогда Питер ткнул его в грудь. Не кулаком, только пальцами. Он был в больничной сорочке и черных носках, но и в них оставался здоровенным мужиком, а Бенни ростом не дотягивал до шести футов. Вошедший врач смерил их ледяным взглядом и не пожелал слушать никаких объяснений. Тут все тело у Питера загудело, словно набирающий обороты двигатель. Он схватил со стола клавиатуру и швырнул через весь кабинет, как тарелку фрисби. В глазах стало так сухо, что было больно моргать.
Врач отступил в коридор. Через мгновение в кабинет ворвались шесть человек. Бенни, несмотря ни на что сохранивший ему верность, шепотом велел Питеру молчать.
– Хорошо, капитан… эээ… Стенхоуп, – сказал врач, еще раз пробегая глазами свое заключение. – Нам не хотелось бы вас задерживать. Мы ценим вашу работу на благо нашего города, и я знаю, что сегодня вам пришлось нелегко.
За его спиной стоял высоченный парень с парой мягких наручников в каждой руке.
Питер тут же пришел в себя, словно на голову ему вылили ведро ледяной воды. Подоспел психиатр. Освидетельствование заняло целую вечность, и Питер втайне надеялся, что Бенни все-таки сжалится и принесет ему пару шкаликов.
Первое время Питер дни напролет возился в гараже. Решил, что, раз уж он сидит дома, будет делать что-то полезное. Сколотит парочку стульев или еще чего-нибудь, а там, глядишь, и разберется, как он такое вытворил, почему он не смог остановиться. На деле, не закрепив и пары скоб, он отправлялся в винный магазин, а вернувшись, спускался в подвал и включал телевизор. Укоризненный взгляд Кейт преследовал его повсюду.
Все началось значительно раньше, чем заметила Кейт, и Питеру было ее даже жаль: она ведь привыкла гордиться своей сообразительностью и быстротой реакции. Дочь полицейского и все такое. Сама она пила мало, но привыкла жить бок о бок с пьющими. Фрэнсис Глисон, насколько Питеру было известно, принимал не менее трех порций виски каждый вечер на протяжении всей своей жизни. Кейт никогда не отказывалась от бокала вина, но от второго бокала ее начинало клонить в сон. А спать было нельзя, пока не уснут дети, – которые категорически отказывались это делать. «Попить! – кричали они, точно были уверены, что мама караулит в коридоре, готовая выполнить любую их прихоть. – Включи свет! Укрой! Почитай!» Каждая просьба была не более чем предлогом, чтобы заманить маму в детскую и побыть с ней еще немного.
Как-то вечером, задолго до того, как все случилось, где-то за год, Кейт после ужина отправила детей в гостиную смотреть телевизор и сказала мужу, что ей не нравится, когда он прячется в подвале и пьет там в одиночку. За мгновение до того, как она открыла рот, Питер подумал, что жена отослала детей, потому что хочет его поцеловать, и сердце подпрыгнуло от предвкушения. Раньше Кейт прижималась к нему во сне и подглядывала из коридора, как он чистит зубы. Под ее взглядом он невольно распрямлялся, чтобы казаться выше. Наверное, она целый день мечтала остаться с ним наедине – от этой мысли у Питера закружилась голова. Как-то раз, когда на входе в игровую зону еще стояла детская калитка, Кейт отложила тарелку, которую вытирала, достала его руки из мыльной воды и положила себе на бедра. Ее ключицы выступали под блузкой, Питер провел по ним кончиком пальца и увидел, как ее кожа покрылась мурашками. «Пошли», – выдохнула она уже не игриво, а серьезно, строго. Бросив посуду, они спустились в подвал – всего на пару ступенек – и захлопнули за собой
