Театральное эхо - Владимир Лакшин

Хочется специально сказать о драме «Просвещенное время». При хорошей постановке эта пьеса может сделаться «открытием» позднего Писемского-драматурга и иметь успех не меньший, чем многие пьесы Островского 1870-х годов.

Интрига пьесы несложна и типична. Софья Михайловна Дарьялова – героиня драмы – замужем за нелюбимым человеком, прожектером и авантюристом, возглавляющим дутую компанию «по выщипке руна из овец». Софья Михайловна – натура искренняя, чувствующая и незаурядная – не скрывает своей любви к блестящему и состоятельному барину Аматурову, бывающему у них в доме. Муж Софьи Михайловны, оказавшийся банкротом, скрывается, оставляя жену на произвол судьбы. Софья Михайловна свободна и может стать женой Аматурова. Но ее избранник видит в своих отношениях с ней лишь обычную светскую интрижку, ведет себя беззастенчиво и делает в конце концов своей любовницей горничную Софьи Михайловны Надю.

Заключительный акт рисует разношерстную толпу купчиков, кокоток и других «героев времени» в увеселительном саду «Русская забава». Оставленная всеми и оскорбленная Софья Михайловна, задумав месть, заказывает в летнем саду ужин и собирает за одним столом своих недавних поклонников и знакомых. Она произносит неожиданный и полный трагической иронии тост: «За здоровье всех лореток, кокоток и камелий! (Гостям своим.) Что же вы не пьете?.. Вы только их и любите нынче… Они вам милей всякой честной женщины…». Потом Софья Михайловна незаметно уходит из-за стола, а через минуту в одной из аллей раздается выстрел: она убивает себя. «Странная женщина, – заключает своей репликой пьесу один из героев, – особенно в наше просвещенное время».

Развенчание буржуазной морали, разлагающей власти денег и трагедия женщины с «горячим сердцем» изображены Писемским художественно и впечатляюще. Тенденциозность автора не имеет здесь оттенка внешней полемичности, фельетонности, а глубоко оправдана логикой драматических положений и характеров. Интересно вырисованы групповые и массовые сцены: скандал в акционерной компании (второй акт) и увеселительный сад. Красочны персонажи второго плана, напоминающие героев Островского: купчик Блинков, «агент по всевозможным делам» Прихвостнев, ростовщики и акционеры. Мастерски написаны диалоги, в которых мало обычной у Писемского однотонности и прямолинейности. Роли Софьи Михайловны, Аматурова, Нади дают благодарный психологический материал для актеров.

Нетрудно определить идейное содержание пьесы Писемского, настолько явно ее направление – критика буржуазной нравственности и власти золотого тельца. Труднее, понятно, убедить современные театры в ее художественной ценности. Попробуем поэтому прибегнуть к союзу с признанным авторитетом. Речь идет об И. А. Гончарове, которого нельзя заподозрить в отсутствии чуткости и художественного вкуса. Кстати сказать, Гончаров был одним из немногих, кто указал на большие достоинства позднего творчества Островского в ту пору, когда вокруг новых пьес драматурга бушевала стихия непонимания и отрицания. Тем же прозорливым критиком оказался Гончаров и в отношении Писемского.

Надо сказать, что пьесы его, предшествовавшие «Просвещенному времени», не произвели на Гончарова сильного впечатления. Но эта драма была расценена им по-другому. «…Я вчера с большим предубеждением принялся читать ее, – признавался Гончаров в письме к Писемскому, – но, к изумлению моему, пьеса подействовала на меня совсем иначе. Она мне показалась умна, жива, искусно задумана и чрезвычайно удачно ведена, как будто вылитая сразу из одного куска металла. Но что в ней лучше всего – это обе героини. Дарьялова и Надя – обе женственны. Это настоящие женщины: очерк горничной Нади сделан мастерски. Откуда же, думаю я с удивлением, эти единодушные порицания? Или неужели я сам так грубо ошибаюсь, что не умею отличить из рук вон слабой пьесы, как ее называют все, от положительно хорошей, как я ее нахожу?» Неуспех пьесы в критике Гончаров объясняет прежде всего тем, что герои – плуты, аферисты, кокотки – надоели. «Но что же делать, если эта сфера с каждым днем все распространяется и захватывает более и более простора и народу? А кокотки? Они положительно господствуют в обществе – и вместе с разными акционерами и концессионерами ворочают машиной почти всей спекулятивной и промышленной деятельности… Зачем же трогать их? Как – зачем писателю трогать их? Кому же и трогать и указывать на них, как не сатирику, не комику…» В своем письме Гончаров предсказывал: «Если актеры сумеют сыграть – пьеса будет смотреться с удовольствием».

Поставленная в 1875 году на сцене, пьеса «Просвещенное время» и в самом деле имела бурный успех у зрителей, но в критике вновь не нашла поддержки.

Общепризнанным стало мнение первого биографа драматурга П. В. Анненкова о памфлетности, поверхностной фельетонности антибуржуазных пьес Писемского. В 1870-е годы нашествие капитала и торжество беспринципной буржуазной морали многим казалось явлением наносным, случайным и скоропреходящим. Отсюда и в драмах Писемского видели памфлет – однодневку, не понимая, что художник нащупал и принялся преследовать нового врага. Такому ревнителю «чистого искусства», как Анненков, не могли к тому же прийтись по нраву публицистические ноты в драмах Писемского. Так создалась легенда о нехудожественности поздней драматургии Писемского, в том числе и пьесы «Просвещенное время». Недобрая репутация препятствовала возвращению этой пьесы на сцену. Антибуржуазные драмы Писемского почти не переиздавались, историки драматургии и театра мало интересовались ими, а лучшая из этих пьес – «Просвещенное время» даже не вошла в сборник из «Библиотеки драматурга», о котором мы вели речь.

Не стоит ли пересмотреть старый взгляд на позднюю драматургию Писемского? И дело не только в более справедливой исторической ее оценке. Надо подумать и о возобновлении сценической жизни некоторых забытых драм. Лучшие из пьес Писемского 1870-х годов, такие, как «Ваал» и «Просвещенное время», наряду с «Ипохондриком» и «Горькой судьбиной», достойны пополнить классический репертуар наших театров.

Когда не взглядываешь на часы

Чувство, увы, знакомое каждому театралу: сидишь, поглядываешь украдкой в темноте на часы и думаешь, когда кончится эта мука? И чем больше выдумок режиссера, чем больше нажимают артисты, тем тяжелее на душе – будто чугунную плиту на себе протащил. Как говорит одна моя знакомая: удобно сидишь в театральном кресле, а думаешь о том, что жизнь, в сущности, не удалась.

Но вот два отрадных впечатления текущей театральной зимы, и я спешу ими поделиться с возможными зрителями. В Художественном театре (на старом месте в Камергерском) играют неглубокую, но остроумную пьесу Пауля Барца «Возможная встреча». Драматургу пришло в голову вообразить долгий разговор между двумя великими немцами – композиторами Генделем и Бахом, будто бы случившийся в 1747 году. И хотя встречи такой не было, да и если бы была, она осталась бы едва различимой сквозь пелену столетий, – мы смотрим это воображаемое зрелище с жадным, счастливым интересом.