Алая Завеса. Первый лик смерти - Роман Александрович Покровский

– Ты сказал, что вы отправляетесь на поиски убийцы моего дяди? – вдруг спросила Пенелопа.

– Нет, даже не думай об этом, – уверенно сказал Юлиан. И будь рядом стол, он бы ещё ударил ладонью по нему. Как строгий отец.

– Всё решено! Я еду с вами. Но тобой, Юлиан, я очень недовольна. И ещё долго не буду с тобой разговаривать.

– Наверное, я заслужил это, – согласился Юлиан. – Именно поэтому я хочу сделать тебе добро и не пустить туда, куда едем мы.

– В лесу очень опасно, – сочувствующе дополнил Теодор.

– Пули тоже опасны.

– У нас есть два варианта, – сделал вывод инспектор Глесон. – Либо мы берём её с собой, либо накладываем какое-нибудь парализующее заклятье и прячем.

– Вы с ума сошли? – крикнула Пенелопа.

– Выбор за Юлианом, – оговорил её Глесон.

Снова Юлиан. Всегда Юлиан, всё он должен за всех решать. В обиду он Пенелопу не даст и сделает для этого всё. Но он понимал в то же время, что Глесон старше него, а значит и сильнее, поэтому свою точку зрения навряд ли ему навяжет.

– Едем с ней, – с грузом на сердце сказал Юлиан.

Груз на нём так и остался.

– Ну и славно, – с не меньшим грузом произнёс Глесон. – Теодор, показывай дорогу. Трогаемся.

17. Охотник

"В жизни каждого мужика хотя бы один раз в жизни перестают трястись коленки, и он перестаёт бояться. Вот и со мной такое случилось. В один момент мне показалось, что я всемогущ и способен на всё."

Юлиан Мерлин, ноябрь 2010

Пенелопа всю дорогу не разговаривала с Юлианом. Он даже не понимал, всерьёз ли она всё это задумывает или просто испытывает парня. Как же ей удалось совладать с любопытством? Ведь на её месте Юлиан попытался бы разузнать абсолютно всё, что вокруг происходит.

Когда машина подъехала к лесу, Теодор спросил:

– Вы в лес собираетесь ехать на этой штуке?

– А по-твоему, как безопаснее? – поинтересовался Глесон.

– Безопаснее вообще туда не ходить, – сказал Теодор. – Но, если вам так сильно захотелось, то лучше пешком. Я знаю много тайных троп, и пробраться на этой штуке будет трудновато. Она же машиной называется, да? А то я никогда не был в настоящей машине. В лесу только однажды находил, но она была очень старая и ржавая.

– Пенелопа, ты должна остаться в машине, – властно произнёс Юлиан, что явно не ахти как понравилось девушке.

– Ещё чего, – уверенно парировала она. – Ни в какой машине я не останусь. Это ещё опаснее. С чего ты вообще, Юлиан, взял, что ты сильнее меня? У меня личные счёты к убийце моего дяди, и я заслуживаю пойти туда не меньше, чем вы все.

Зато хотя бы разговаривать начала. Не то, что несколько минут назад.

– Мы её не удержим, – обречённо сказал Глесон. – Её остановит только парализующее заклятье, но ты от него уже отказался. Не передумал?

– У меня и у самой есть право выбора! – влезла Пенелопа. – Не вам решать за меня, что надо, а что нет.

И почему вообще Юлиану угораздило отправиться к ней на встречу тогда, когда это делать было категорически запрещено? Насколько бы спокойнее всё было сейчас.

И о том самом поцелуе Пенелопа, похоже, решила забыть.

– За ваши жизни в ответе я! – сказал Глесон. – Так что, если не жалко несчастного старика, то добро пожаловать! Вот вам лес, полный опасностей, в который даже взрослые не рискуют заходить!

Юлиан и Пенелопа переглянулись меж собой. У Глесона вышло не очень убедительно.

– Я пойду, – решительно ответила Пенелопа. – А если вы в ответе за меня, то приглядывайте лучше.

Глесон смутился. Юлиан представил, какой ему показалась Пенелопа, и не пожелал разделить с ним этого чувства. Юлиану, например, было жаль "несчастного старика", коим нарёк себя Глесон, но у него-то выбора никакого не было. И сам Глесон ни за что не отпустил бы его.

– Ты не понимаешь, что говоришь, – сказал ей Юлиан. – Помнишь, как мы на старом складе сцепились с вервольфами? Сколько их было? Десять? Двенадцать? Кстати, вот один из них, на переднем сиденье!

– Недобитый, – улыбнулась Пенелопа, хотя она вряд ли намеревалась зло подшутить над веровольфом.

– Легко нам тогда было справиться? – продолжил ворчать Юлиан. – Не думаю. А в этом лесу таких вервольфов в десяток раз больше. Мы зайдём в их владения, и они попытаются всеми силами защитить их. То бишь, убить нас. Всё ещё хочешь в лес?

– Теперь желания стало ещё больше, – улыбнулась Пенелопа.

Почему она была так довольна? Она не понимала, что это не шутки совсем?

– Мы будем незаметно пробираться туда при помощи этого вервольфа. Знаешь ли, мы не можем доверять ему. Вдруг он предаст нас? Мы очень рискуем. А если и не предаст, нас легко могут заметить. Тогда нам не спастись. И это очень страшно.

– Боишься ты, а не я, – сказала Пенелопа. – Сам же учил меня.

Ничему такому он её не учил. И явно не имел в виду такие вот смертельно опасные приключения.

– Сейчас наложу парализующее заклятье…

– Я его сама на тебя наложу.

Юлиан понял, что спорить уже бессмысленно. Если девушка настаивала на своём, она ни за что не сходила со своей точки зрения. И не боялась Юлиана, потому что знала, что никакого вреда он её не причинит. И, увы, это было правдой.

Глесон заставил всех выйти из машины и открыл багажник машины. Он сейчас очень напоминал старого охотника на нежить, потому что чего только в этом багажнике не было. Похоже, что весь свой арсенал из склада он перенёс сюда. Ножи, ружья, револьверы…

– Вы берите по два револьвера, – сказал он Пенелопе и Юлиану. – На всякий случай, возьмите ещё по ножу. Очень надеюсь не вцепиться в драку, но перестраховаться стоит. Теодор не получит ничего.

– Мне ничего и не нужно, – понимающе кивнул Теодор. – Я до ужаса боюсь этих штук.

– Заклятья какие-нибудь помните?

Юлиан подумал, но ничего целесообразного не придумал. В прошлый раз же не вспомнил ничего из магии, и пришлось отбиваться от орды разъярённых вервольфов подручными средствами.

– Ружьё? – удивился Юлиан. – Вы возьмёте с собой ружьё?

– Это дробовик, – поправил юношу Глесон.

– Мои собратья не очень-то доверяют людям с оружием, – сказал Теодор.

– Они вообще никому не доверяют, – ответил инспектор. – Всё, выходим.

Юлиан набрал побольше воздуха, посмотрел на Пенелопу и вновь убедился, что она ничего не боится. Ему бы её бесстрашия! Потому что он очень боялся, но не за себя в первую очередь,