Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

долго. Нет, вы представляете, какое говно? Звонит мне на работу, в обед. Приглашает поужинать в «Прагу». А потом, значит, чтоб ко мне поехать, такой был план. Я на час раньше отпросилась, бегом домой, переоделась на вечерний выход в ресторан. И на дальнейший заход ко мне. Вся-вся-вся переоделась! – сказала она, перебивая легким бесстыдством обиду и злость. – Вы понимаете?

– Понимаю.

– А он, сволочь, решил за чужой счет прогуляться. То есть за ваш. А вам тяжело. Вы переживали, что денег не хватит.

– Кто вам сказал? – постарался возмутиться Авдеев. – Ерунда!

– У вас по лицу всё видно. Как вы в уме считаете, сколько натрачено, сколько осталось. Ладно. Всё.

До этой секунды Авдеев еще пытался строить планы, воображать, как зайдет к ней ненадолго. Как получит короткую награду за два часа ресторанного унижения. Как потом забежит в магазин, купит бутылку портвейна и выпьет ее из горлышка. Чтоб вернуться домой совсем пьяным, чтоб без расспросов плюхнуться спать. Но теперь он сильно почувствовал – нет. Слишком умная. Наблюдательная, проницательная и всё такое. Почти как Лариса. Не надо.

Поэтому он этак мудро сказал:

– Простите его, дурака! С кем не бывает…

– Такое не прощается. Никогда. Так что увидите его – передайте. Презираю! Я вам, Дима, скажу: легче простить, если бы он меня под кого подложить хотел. Чем вот такую мелкую халяву.

– Да неужели?

– А то. Подложить – это же целая трагедия. А на халяву угостить – дешевка. Стоп, стоп, вот здесь остановитесь! – крикнула она таксисту и сунула ему рубль.

– Давайте уж я вас провожу…

– На метро я сама! – сказала она, указывая на красную букву «М», торчащую над подземным переходом. – Всё, приехали. И еще. Ничего они вам не сделают. Зря вы на них сорок рэ выкинули. Жлобы и халявщики. Приятно было познакомится. Спасибо за ужин. До свидания.

* * *

Наверное, месяца три Авдеев не приходил в издательство «Спутник» и даже не звонил. Потому что Тимошин никак не проявлялся. Не позвонил назавтра, не поблагодарил, как полагается воспитанному человеку. Потом праздники. Потом опять молчанка. Потом Новый год. И опять глухо. Наверное, это его Тарпанов настропалил. Наверное, эта Лена как следует его послала, и он думает понятно что. Но ведь не станешь же объяснять, что да как.

В середине февраля все-таки пришел.

Пришел и прямо в дубленке зашел в комнату, где сидели Тимошин, Тарпанов и еще какой-то совсем юный парнишка. Стажер-практикант, наверное.

– Куда ты пропал, старик? – Тимошин вылез из-за стола, слегка вздел руки, а потом полез обниматься. – Мы уж с Сашкой решили, что ты совсем нас бросил… В «Худлит» убежал или в «Прогресс». Правда, Санёк?

– Добрый день, – кивнул Авдеев Тарпанову.

Тот ответно кивнул, но с места не встал, руки не подал.

«Не зажило!» – подумал Авдеев.

– Анекдот хочешь? – спросил он Тимошина.

– Трави!

– Слушай сюда, – Авдеев вытащил из портфеля газету «Труд», развернул. – Вот. Новости зарубежной культуры. Как сообщает газета «Фольксштимме», известный прогрессивный австрийский писатель Гюнтер Штубенброт, автор романов о рабочем классе… тыр-тыр-тыр… вступил в Коммунистическую партию Австрии и был… тыр-тыр-тыр… избран в состав федерального правления КПА. В СССР его рассказы готовятся к печати в издательстве «Спутник».

– Ну ты жук! – захохотал Тимошин и взял газету в руки. – А кто автор-то, а? Кто заметочку написал?

– Понятия не имею.

– Ну ты жучила! А. В. Деев! Кто ж это такой? Теряюсь в догадках! – Тимошин сделал пальцами козу и ткнул Авдеева в живот. – Блеск! Снимаю шляпу. Несу директору. Отправляем на верстку. Саня! – повернулся он к Тарпанову. – Подготовь договор. А осетринка-то была ой-ой, спасибо, маэстро, накормил от души!

Репутация дороже!

только никому не слова

Одного моего приятеля попросили приютить на ночь чью-то знакомую девушку. Дело было за границей. Жена – в другой стране. Он, конечно, приютил. Конечно, ничего не было. Но на всякий случай жене не рассказал, что вот, мол, по просьбе Сережи у меня ночевала Маша. Хотел сказать, но все друзья накинулись: «ты что! тссс! жена всё равно не поверит!»

А я другой случай вспомнил. Читал в мемуарах.

Один замечательный поэт однажды собрался в другой город и решил переночевать у своего тамошнего друга. Но друг как раз был в отъезде, и поэт, когда позвонил ему, разговаривал с его женой. Она сказала: конечно, конечно!

Ну, он приехал. Поужинали. Она ему постелила в другой комнате, разумеется. А утром за завтраком он говорит:

– Слушай… Только пойми меня правильно… Может, все-таки, а?

– Ты что! – говорит она. – Ты же наш друг! Ты же Васин друг! Как тебе такое в голову пришло?

– Да понимаю! – сказал он. – Вася мой друг, и мне было бы очень неловко с тобой спать. Перед ним неудобно. Друг же!

– Ну так и всё, и забудь.

– Но, понимаешь, у меня такая репутация… Что я всегда соблазняю всех красивых женщин. Ты ведь красивая женщина? А я с тобой не переспал, хотя ночевал у тебя, когда твоего мужа не было дома. Что за ерунда? Смех какой-то!

– Перестань! – сказала она. – Всё, хватит!

– Хватит, хватит, – вздохнул он. – Только давай так условимся. Я никому не скажу, что у тебя ночевал. И ты, ради бога, умоляю, никому не говори. А то меня все засмеют…

Мораль – вопрос количества

быстрее, выше, сильнее

Самый центр Москвы, широкая, ярко увешанная цветными фонариками улица. Ночь, поэтому уже не очень многолюдно.

Навстречу двум пожилым господам бежит девушка в длинном смешном пальто, в шапке с кошачьими ушками, шея замотана длинным шарфом, концы его развеваются – ибо ветер.

Девушка издалека всматривается в мужчин, шагает чуть наискось, чтоб оказаться у них на пути, и вдруг спрашивает:

– Простите-извините, у вас мелочь не найдется?

Она доверчиво плюскает глазами.

Один мужчина пожимает плечами и фыркает, бурчит что-то вроде «я подаю только по пятницам!», но другой говорит:

– Минутку… Сейчас…

Вынимает бумажник, долго шуршит в нем. Достает сто рублей, подает девушке.

– Спасибо! Спасибо! – она прижимает обе руки к груди и сильно кланяется.

Убегает.

– Что это было? – спрашивает тот, который фыркал.

– «Хиппушка на аске», – объясняет тот, который подал. – Сейчас они снова появляются, уже лет двадцать их не было совсем, или я не встречал… А в девяностые – в каждом подземном переходе. Она собирает на пиво. Или на что-то посерьезнее.

– Себе?

– Кто ее знает. Может, себе. А может, тут в подворотне машина и там вся компания сидит, а ее послали.

– А почему ее?

– Умеет.