Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

я автоматом думаю: «конечно, это ей подарил мужчина». Пошло, глупо, несправедливо, но никуда не денешься.

– Да, – вздохнул я. – Ничего с этим не поделаешь, наверное.

– Поделаешь! – вдруг оживился он. – Еще как поделаешь! Ого! Легко! Надо только…

– Что надо только?

– Надо только, чтобы за слова «сама природа предназначила женщину быть женой и матерью, хранительницей очага»… Ну или вот за такое: «Внучке год исполнился, подарила ей куклу с полным набором белья и посуды»… Чтобы за это наказывали, как за оправдание терроризма. Или как за призывы к геноциду.

СЮЖЕТ ДЛЯ НЕБОЛЬШОГО РОМАНА

Женщина плохо получалась на фотографиях: не фотогенична, да и не особо красива. Но вот она встречает фотографа – Фотографа с большой буквы, он фотографирует ее просто превосходно.

Она влюбляется в него, потому что чувствует в этих портретах его любовь.

Начинается роман. Но очень скоро она узнаёт, что других, таких же не особо красивых женщин он фотографирует так же прекрасно.

Ощущение измены. Разрыв.

АССОРТИМЕНТ

– Вот сколько бы лифчиков у меня ни было, самых фирменных и дорогих, вот сейчас у меня их шесть – всё равно удобный только один, и вот так всегда! – сказала Мария Николаевна.

– Верно, – кивнула Антонина Павловна. – У меня та же история. Вот сколько бы мужиков у меня ни было, так сказать, на данном конкретном этапе – три, четыре или те же шесть, – всё равно мне по-настоящему сладко трахаться только с одним.

– Это ты про Сережу? – уточнила Мария Николаевна.

– Ну допустим, – усмехнулась Антонина Павловна.

– Так на фига тебе остальные? Ты что? Разгони их и выходи за него замуж! Ну или по крайней мере живи с ним спокойно, безо всей этой суетни-беготни.

– Верно, – вздохнула Антонина Павловна. – Это мудро. А ты тогда выброси пять остальных лифчиков, идет?

И обе женщины принялись хохотать.

«БИХЕВИОРИЗМ! ХОТЬ СЛОВО ДИКО…»

– Он ведь умный человек, мне кажется, – сказал я.

– С чего ты взял? – ответил мой собеседник.

– Как с чего? Быстро соображает, всё делает как надо, вовремя и точно.

– По-моему, он не умный, а дрессированный. Ничего. Многим хорошим людям дрессура заменяет ум. И это хорошо.

– Что ж тут хорошего?

– Да всё тут хорошо! Просто прекрасно! Сам смотри, что лучше: человек, который тупо и заученно всё делает правильно и поступает честно – или оригинально мыслящий мудак, а то и подонок?

И я задумался…

ЕСЛИ, РАССКАЗЫВАЯ О ВЧЕРАШНЕЙ ТУСОВКЕ,

вам скажут:

– Там еще был такой – одет как городской сумасшедший.

– Скромный, неглупый, типичный старший научный сотрудник.

– Прямо весь из себя поэт! Богема, блин!

– Этакий Костя-моряк, обаяшечка с наглой рожей.

– Корчит из себя лондонского денди. А сколько спеси!

– Доброе, умное, хорошее лицо учителя из провинции…

Не удивляйтесь, если окажется, что речь идет об одном и том же человеке.

Наши описания чужой внешности – это очень часто наши проекции.

Бронзовые люди

попытка вернуться

Помню этот разговор во всех подробностях. Мне было едва восемнадцать лет. Отец мой, известный писатель, был еще не стар, но уже болен. Он подолгу сидел в кресле у окна и смотрел на дальние крыши домов. Ему не работалось. На столе лежали листы бумаги с короткими, словно бы оборванными строчками и его любимая авторучка – дешевая школьная, серенькая и легонькая. Он вставал, прохаживался по кабинету, водил пальцами по корешкам книг на открытых стеллажах, подходил к столу, но сесть за него не решался и снова устраивался у окна. Мне было грустно на это смотреть, поэтому я старался быстро пройти мимо стеклянной двери его кабинета.

В тот день я пришел домой из университета часов в пять. Был май, конец первого курса. Громко бросил портфель на пол, переобулся в домашние тапки, вымыл руки, прошел на кухню, сделал себе бутерброд с сыром, налил из еще теплого чайника воды, плеснул туда заварки. Перекусил и пошел в прихожую за портфелем.

– Ты что такой мрачный? – спросил папа.

– Я? Ты что? Ни капельки я не мрачный! Всё в порядке! – я старался говорить спокойным, бодрым, приветливым, но, главное, не нарочито веселым голосом, потому что отец со своим актерским прошлым сразу чувствовал наигрыш.

– Ты, ты! – сказал он. – Твоя тоска сквозь стену давит. Что случилось?

Я вошел в кабинет, сел на диван.

– Рассказывай.

Я рассказал. Случилось самое простое. Девушка, в которую я был влюблен чуть ли не с девятого класса и которая – как она сама говорила! – тоже была ответно-взаимно влюблена в меня почти с того же самого дня, когда я влюбился в нее, – ах, зачем раскручивать эту бесконечную ленту воспоминаний? – позавчера эта девушка сама позвала меня на свидание и сказала: «Жаль и даже немного стыдно, что я вынуждена произнести такую пошлую, такую банальную фразу, но – между нами всё кончено». “Zwischen uns alles ist hin?” – пряча отчаяние под иронией, переспросил я. “So geht es”, – вздохнула она. Такие, значит, дела. Но все-таки это была не ссора, не скандал, а спокойный разговор на скамеечке, в университетском скверике на Моховой, и поэтому я всё же выспросил у нее, кто же этот «он», ради которого она со мной расстается. Ах, боже мой! Ах, если бы это был какой-то болтун с нашего факультета, или красавчик с журфака, или начальничий сынок из Института международных отношений – честное слово, мне было бы легче. Вот, мол, на кого ты меня променяла – и несколько злобных слов, произнесенных в уме. Но нет! Это оказался человек во всех отношениях прекрасный, талантливый, старше меня – то есть нас обоих – то есть старше нее лет на десять, взрослый мужчина! Самостоятельный. Как теперь говорят, «состоявшийся». Кстати, довольно известный в Москве, и не только в Москве. Мне оставалось только руками развести: всё до обидного честно.

Обидно было еще и потому, что мама меня совсем не пожалела.

Я страдал, но страдал словами. В уме произносил красивые выразительные фразы, складывал образы. Мне казалось – вернее, я сам себе говорил, – что я как человек, который пришел лечить кашель, а у него – рак. Или как будто во сне – зима, ледяной ветер, я мчусь на быстрых салазках с горки, остановиться невозможно, а внизу – черная, морозно дымящаяся прорубь.

А еще я чувствовал себя вкладчиком лопнувшего банка. Странное дело! Тогда не было никаких банков, кроме сберкассы. Но я как будто бы картинку видел перед глазами: запертая дверь под красивой вывеской и жидкая толпа таких, как я, дурачков. Наверное, эта картинка