Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

– Допустим, – согласился я. – А кто ему, то есть мне, даст деньги на билет?

– Сначала папа. Потом сам подзаработает.

– Хорошо, – я всё еще не верил в такую возможность. – А как понять, где она выступает?

– Вот это уже сам. Разузнай. Познакомься с кем-нибудь из «Союзгосцирка».

– Но как?

– Ты мне надоел! – нахмурился папа. – Тоже мне, влюбленный. Влюбился – так ищи!

Странное дело – этот рассказ вдруг стал разворачиваться во мне. Я уже точно не помнил, вернее – не понимал: это папа мне рассказывает, или я сам говорю, то есть думаю словами, то есть не словами, а картинками.

Я видел, как я гоняюсь за ней по всей стране, как я еду в шумных и пропотевших плацкартных вагонах – где ж взять столько денег на купе? – как я мимолетно знакомлюсь с разными людьми, в основном со стариками и старухам, которые едут навестить своих взрослых детей и маленьких внуков – и с молодыми ребятами, рабочими и инженерами, которые едут на новые стройки, или на Север, где много платят, и с солдатами-призывниками, и с их офицерами, и с гастрольными музыкантами, и просто не пойми с кем, но у каждого своя история, и свои бутерброды, и своя походная солонка в виде гриба с красной шляпкой. И на маленьких станциях поезд останавливается, на насыпи стоят тетки с укутанными в платки кастрюлями, продают горячую картошку, а к ней – соленые огурчики, облепленные веточками укропа. И все начинают выпивать и закусывать, и один раз мне дали выпить четверть стакана сладкого и крепкого вина, но папе я об этом не расскажу, конечно, тем более что я сразу забрался на свою верхнюю полку, тут же уснул и про всё забыл.

А еще я совсем, напрочь забыл про то, как один раз меня уговорили сыграть в карты, а потом оказалось, что игра на деньги, и я проиграл почти всё, и чуть не заплакал от обиды и досады – но как раз по коридору в направлении вагона-ресторана шла какая-то тетя, и она остановилась, и увидела, как я отдаю этим парням последние пятьдесят копеек из пустого кошелька, – и вдруг сказала: «А теперь сыграй со мной, мальчик!» Я сначала обиделся – я не мальчик, мне уже четырнадцать лет! – но уж ладно. Она проиграла мне двадцать рублей мелкими бумажками, так много, даже удивительно. Потом улыбнулась: «Вот видишь, ты меня всю обыграл, мне теперь не на что поужинать. А у тебя теперь вон сколько денег, пригласи меня в вагон-ресторан! И возьми свой рюкзачок». Мы пошли туда и поели очень вкусно, а потом она отвела меня к себе в купе. Ух ты! Я таких купе никогда не видел! Ну, может быть, видел, пробегая мимо, но внутри ни разу не был. Всего две полки, одна над другой, и большое кресло, и свой туалет с матовой стеклянной дверцей, а на ней нарисованы крупные цветы, как будто ирисы. Эта тетя пошепталась с проводницей, и та принесла мне пачку белья, и я залез на верхнюю полку, а потом, когда я почти уснул, она сказала: «Ой, у меня так болит поясница, сделай мне массаж!»

– Фу! – закричал папа. – Какая пошлятина! Прекрати немедленно! Это не в жанре!

Или это я сам себе закричал? Как папа мог залезть мне в голову и всё увидеть-услышать? Но это действительно было не в жанре, и поэтому я прекратил. Или забыл?

Неважно.

Важно другое.

В этих бесконечных путешествиях – в этой неустанной и безрезультатной погоне за Девочкой на шаре – я влюбился вдобавок еще и в железную дорогу. В вагоны и электровозы, в станции, вокзалы, рельсы и стрелки. Я познакомился сначала с проводниками, потом – с машинистами, несколько раз сидел в кабине локомотива, и потихоньку стал разбираться во всём этом хозяйстве.

И постепенно я понял, кем я хочу быть. То есть я еще пока не знал точно, чем мне заниматься – тягой, путями, станциями или чем-нибудь еще. Но я был уверен, что это будет железная дорога.

– Ты? Инженер путей сообщения? – засмеялся, просто даже захохотал папа.

– Да! – ответил я. – Во-первых, в книге ты сам инженер! К тебе приходят друзья, вы до ночи копаетесь в чертежах и спорите-кричите… А во-вторых, это же рассказ! Ничего. Всё в жанре.

– Хорошо, пускай так, – папа кивнул. Или мне показалось, что кивнул.

И вот примерно тогда, когда я это окончательно решил, я наконец-то оказался в Саратове, где выступали Яворсы и Таня Воронцова.

Вечером я пошел в цирк.

«Бронзовые люди» сверкали своими как будто и впрямь бронзовыми мускулистыми телами, то вертясь и кувыркаясь, то застывая в невероятных скульптурных позах. Им не очень-то аплодировали, но я хлопал изо всех сил: ведь я знал, что это ее родители. Потом был клоун, потом жонглеры и только потом, в конце первого отделения, – Девочка на шаре. За это время она, конечно, подросла, вытянулась, но была такая же прекрасная, как в тот раз в Москве, даже еще красивее. Она медленно плыла по кругу, и светилась, и звенела, и это было удивительно.

Но я застеснялся идти к ней за кулисы. Поэтому завтра с утра я подстерег ее около служебного входа. Она уже выходила из дверей; наверное, репетиция у нее была в самую рань. Я сразу ее узнал. Подошел к ней и громко сказал:

– Здрасьте, Татьяна Ярославна.

– Ярославовна, – машинально поправила она и спросила: – А вы кто?

– Нет, Ярославна! – уперся я. – Ярослав-Ярославна, Вячеслав-Вячеславна и так далее. Так будет правильно по-русски.

– Допустим. Но вы – кто?

– Давай лучше на ты. Скажи, ты читала рассказ «Девочка на шаре»?

Она даже покраснела:

– Да. Конечно! Это же про меня.

– И про меня, – сказал я и всё ей объяснил и доказал. Мне, кстати, уже полгода как исполнилось шестнадцать, так что я ей показал паспорт. И заодно рассказал, как я за ней гонялся по всей стране.

– Ой, правда?

– Правда!

– Пойдем, я тебя с мамой-папой познакомлю!

Мы пошли к ней домой. Они снимали маленькую квартирку недалеко.

Поговорили, попили чаю.

Наверное, мы с Таней как-то особенно друг на друга смотрели, потому что Ярослав Сергеевич, ее отец, вдруг сказал:

– Ты хороший парень, ты мне нравишься. Давай сразу коротко и честно. Если вы с Таней захотите пожениться, мы с Серафимой Павловной будем не против. Сима, ты не против?

– Очень даже за! – сказала Танина мама.

– Но тут есть одно «но». Ты