Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

квалифицированные и надомные рабочие входили в батальоны чартизма, в них сражались и даже являлись их лидерами фабричные рабочие. Но вне Британии работники фабрик и шахтеры все еще страдали, а не боролись. До конца этого столетия они не приступили к борьбе за улучшение своей судьбы.

Рабочее движение было организацией самозащиты, протеста, революции. Но для рабочей бедноты оно было больше, чем орудием борьбы, оно было образом жизни. Либеральная буржуазия ничего не могла им предложить, история уводила их из обычной жизни, которую консерваторы предлагали создавать или восстанавливать. Нечего было менять и в том образе жизни, который они все больше усваивали. Но движение имело образ жизни, который они сами для себя выковали, коллективный, коммунальный, воинственный, следующий идее, посвященный борьбе, — вот что составляло его сущность. В свою очередь движение давало ему согласованность и цель — либеральный миф, предполагая, что эти союзы состояли из беспомощных рабочих, спровоцированных бессовестными агитаторами; но в жизни эти беспомощные рабочие были в основном наименее организованны, и чем образованнее и компетентнее были рабочие, тем тверже они поддерживали союзы.

Наиболее ярким примером трудового мифа того периода были старые домашние производства. Существовало сообщество рабочих шелкопрядения Лиона — вечно восстающие ткачи, которые восставали в 1831-м и снова в 1834 гг. и которые, по выражению Мишле, «из-за того, что этот мир им не подходил, создавали сами для себя другой мир в сырой тьме своих узких улиц, моральный рай сладких мечтаний и видений»{194}. Существовали сообщества, такие как общество шотландских ткачей полотна, с их республиканским и якобинским пуританством, с их ересями, с их библиотекой профсоюзных рабочих, банками сбережений, техническим институтом, библиотекой и научным клубом, академией рисования, собраниями миссионеров, детскими школами, обществом цветоводов, либеральным журналом («Gasometer»)[176] и, конечно, с их чартизмом; классовое сознание, воинственность, ненависть к угнетателям — все это было в их жизни. Богатым они обязаны были только своей зарплатой. Все, что они имели в жизни, они создали своим коллективным трудом.

Но тихий процесс самоорганизации не был присущ рабочим старого типа. Это нашло отражение в союзе, часто основанном на местном сообществе примитивных методистских обществ, в шахтах Нортумберленда и Дархэма. Он отражен в обществах с большой концентрацией рабочих, где в новых промышленных районах царили дружба и взаимовыручка, особенно в Ланкашире[177].

Более всего это воплощено в тысячах сплоченных рабочих — мужчин, женщин и детей, идущих с факелами по вересковым полям на чартистские демонстрации из маленьких городков Ланкашира, в той скорости, с которой в конце 1840-х гг. разрастались кооперативные магазины Рочдейла.

И все же, если оглянуться на этот период, существует огромное различие между силой рабочей бедноты, которой боялись богачи, «призраком коммунизма», который часто их навещал, и их обычной организованной силой. Публичным выражением их протеста в буквальном смысле была борьба, а не организация. Все, что связывало наиболее массовое и всеохватное из их политических выражений, — чартизм (1836–1848 гг.) с несколькими традиционными радикальными лозунгами, — это группа влиятельных ораторов и журналистов, ставших голосом бедных, Фергюс О’Коннор (1794–1855 гг.), несколько газет, таких как «Северная звезда». Общая судьба была у тех, кто выступал против богатых и могущественных и кого призывали старые воинственные борцы: «У нас был пес по прозвищу Родни. Моя бабушка не любила этого прозвища, потому что у нее было странное представление, что адмирал Родни, будучи возвышен до звания пэра, был очень жесток к людям. Старая леди также старалась мне объяснить, что Коббет и Кобден были разными личностями, что Коббет был героем, а Кобден всего лишь адвокат среднего класса. На одной из картин, которую я отлично запомнил — она стояла отдельно от шаблонов и нарисованных через трафарет картинок недалеко от статуэтки Джорджа Вашингтона, — был портрет Джона Фроста[178]. Линия наверху картины подчеркивала, что она относится к серии под названием «Портретная галерея друзей народа». Над головой был лавровый венок, а ниже было изображение мистера Фроста, обращающегося к правосудию от лица несчастных и оборванных изгнанников. Самым постоянным посетителем у нас был хромой сапожник… (который) каждое воскресное утро появлялся в одно и то же время с номером «Северной звезды», с еще сырой печатью послушать кого-нибудь из наших домочадцев, кто прочтет ему и другим «письмо Фергюса». Сначала газета должна была просохнуть перед огнем, а затем аккуратно и ровно разрезана, так чтобы не повредить ни одну строку священной газеты. После этого Ларри, спокойно покуривая короткую трубку, которую он случайно втыкал в камин, усаживался послушать со всем восторгом рабочего человека в молельне сообщение о великом Фергюсе»{195}.

Существовало некоторое руководство или координация. Самая страстная попытка превратить движение в организацию, «Всеобщий союз», в 1834–1835 гг. окончились неудачей. В большинстве случаев в Британии и в Европе существовала стихийная солидарность местных трудовых обществ, люди, которые подобно лионским шелкопрядам, так же тяжело умирали, как и жили.

То, что сближало людей в этом движении, было голодом, убожеством, ненавистью и надеждой. И, что явилось причиной поражения в чартистской Британии, как и на революционном континенте в 1848 г., — бедняки были голодны, их было много, отчаявшихся людей, и они поднимали восстания, плохо организованные, политически незрелые — и поэтому их восстания являлись не более чем мимолетной опасностью социальному порядку. К 1848 г. движение рабочей бедноты еще должно было развиваться, чтобы достигнуть уровня якобинства революционного среднего класса 1789–1794 гг.

ГЛАВА 12

ИДЕОЛОГИЯ: РЕЛИГИОЗНАЯ

Дайте мне народ, в котором кипящие страсти и вселенскую алчность умиротворили вера, надежда и милосердие, народ, который видит свою землю как место временного пребывания, а другую жизнь как свою настоящую родину, народ, который научили обожать и почитать с христианским героизмом саму нищету и сами страдания, народ, любящий и поклоняющийся Иисусу, рожденному раньше всех угнетенных и на своем кресте принесшему всеобщее спасение. Дайте мне, говорю я, народ, сотворенный по этому образцу, и социализм будет не только легко победить, но о нем невозможно будет и думать…

Civilta Cattolica{196}

«Я когда Наполеон начал свое наступление, они (молокане — крестьяне-еретики) поверили, что он был тот лев из долины Егошафат, который, как говорилось в их древних молитвах, должен был свергнуть неправедного Царя и вновь посадить на трон настоящего Белого Царя. И так молокане Тамбовской губернии выбрали депутатов из своих сектантов, которые должны были встречать его, приветствовать его, одевшись в белые одежды».

Хакстхаузен. Исследования о… России{197}