Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

радикализма среднего класса, умеренные движения и старания протестантов являлись всем для тех людей, чьим Гомером был Самуэль Смайлз. Подобные органы привлекали и воодушевляли честолюбивых молодых людей. В 1843 г. была открыта Семинария Райтон Темперанс, предназначенная в основном для юношей — работников хлопкопрядильных заводов, которые давали обязательство не пить, не играть в азартные игры и обладали хорошим характером; за двадцать лет выпустили пять мастеров хлопкопрядильных станков, одного священника, двух российских предпринимателей с хлопкопрядильных предприятий, а многие другие заняли уважаемые посты предпринимателей, надзирателей, главных механиков, дипломированных школьных учителей или стали респектабельными владельцами магазинов{171} Естественно, такое явление было менее характерным вне англосаксонских стран, где попасть из рабочего класса в более высокие слои общества было еще труднее. Нелегко было и в Британии, да и моральное и интеллектуальное влияние радикалов среднего класса на квалифицированных рабочих было слабее.

С другой стороны, гораздо больше было тех, кто, столкнувшись с социальной катастрофой, причин которой они не понимали, нищали, опускались в трущобы, представлявшие зрелище уныния и нищеты, или в растущие комплексы небольших промышленных деревень, погружаясь в бездну отчаяния. Лишенные традиционных учреждений, следящих за их поведением, большинство из них не могли не скатиться в пропасть, где царил мордобой, где семьи закладывали свои одеяла каждую неделю до получки[169] и где алкоголь был средством, чтобы забыться. Массовый алкоголизм всегда сопутствует безудержной и бесконтрольной индустриализации и урбанизации, по всей Европе распространилась эпидемия употребления крепких напитков{172}. Современники, наблюдавшие за ростом пьянства населения, проституции и других форм сексуальной распущенности, были взволнованы не на шутку. Тем не менее неожиданный рост систематической агитации за трезвость как среди среднего класса, так и среди рабочих в Англии, Ирландии и Германии в 1840-х гг. говорит о том, что беспокойство относительно деморализации не касалось какого-то отдельного класса. Борьба эта имела краткосрочный успех, но до конца века сохранилась враждебность к употреблению крепких напитков, которые были распространены как среди просвещенных нанимателей, так и среди рабочих[170].

Конечно, современники, сожалевшие о деморализации новой городской и промышленной бедноты, не преувеличивали. Соединение многих факторов усиливало деморализацию. Города и промышленные районы быстро росли, без планов и надзора, а развитие сети элементарных городских служб (уборка улиц, снабжение водой, канализация, не говоря о жилищном строительстве для рабочих) постоянно отставало от роста городов{173}. Наиболее очевидным последствием подобного ухудшения жизни городов было возвращение массовых эпидемий, инфекционных (в основном через воду) заболеваний, таких как холера, которая в 1831 г. снова распространилась в Европе от Марселя до Санкт-Петербурга в 1832 г. и еще раз позже. Взять один пример: тифу в Глазго как распространению эпидемии не придавалось значения до 1818 г.{174} С этого времени он усилился. В 1830 г. в городе произошли две крупные эпидемии тифа и холеры, в 1840-х гг. три — тиф, холера и возвратный тиф, и в первой половине 1850-х гг. две эти эпидемии, до тех пор, пока не началось улучшение городских служб. Ужасные последствия запущенных городских служб становились все более явными, а средний и правящие классы не замечали этого. Рост городов в наш период явился гигантским процессом расслоения, благодаря чему новые рабочие попадали в безбрежную трясину нищеты, которая окружала правительственные центры, центры бизнеса и новые особые буржуазные районы городов. В этот период по всей Европе произошло разделение на благополучный Запад и на отсталый Восток, в больших городах[171] таверны и церкви были единственными общественными заведениями в рабочих конгломератах. Только после 1848 г., когда по трущобам распространились новые эпидемии и начали умирать также и богачи, были введены улучшения, и начались систематические перестройки города, когда власти испугались, что отчаявшиеся массы могут поднять социальную революцию.

Признаком деморализации было не только пьянство. Убийство новорожденных, проституция, самоубийства и психические расстройства — вот каковы последствия социального и экономического катаклизма, сегодня это все аспекты, над которыми работает социальная медицина[172]. Таким образом, рост преступности и беспричинного насилия были слепой самозащитой против сил, угрожавших поглотить пассивного человека. Распространение апокалиптических, мистических и других сект и культов в этот период подчеркивает неспособность справиться с потрясениями в обществе, которые разрушали человеческую жизнь. Эпидемии холеры способствовали возрождению католицизма в Марселе, а в Уэльсе — протестантизма.

Все эти формы нарушения социального поведения имели нечто общее. Это были попытки избежать судьбы бедного рабочего или по крайней мере принять как должное или забыть нищету и унижения. Верующий во второе пришествие пьяница, мелкий воришка, бродяга или мелкий предприниматель не обращали внимания на общественные условия и были безразличны к возможности коллективных действий. В истории нашего периода эта массовая апатия играет большую роль, чем ей принято отводить. Не случайно наиболее апатичными были самые неквалифицированные, самые необразованные, самые неорганизованные и потому самые отчаявшиеся люди: в 1848 г. в выборах в прусском городе Галле приняли участие 81 % заводских мастеров, 71 % каменщиков, плотников и других профессиональных рабочих, и только 46 % фабричных и железнодорожных рабочих и работников надомного производства{175}.

II

Альтернативой бегству или поражению было восстание. Таково было положение рабочей бедноты и промышленного пролетариата, который стал ее ядром, что восстание стало не только возможным, но и необходимым. Самым неизбежным в начале XIX в. стало появление рабочих и социалистических движений и, конечно, массовых социальных революционных волнений. Революция 1848 г. стала их прямым следствием. Положение рабочих между 1815–1848 гг. было ужасным и все время ухудшалось, в Британии население следовало теории Мальтуса, которая гласила, что рост населения неизбежно опережает рост средств к существованию. Это утверждение было подкреплено аргументами экономистов школы Рикардо. Тех, кто видел будущее рабочего класса в розовом цвете, было меньше, чем тех, кто смотрел на него как на мрачное и беспросветное. В Германии в 1830-х гг. рост обнищания стал предметом обсуждения почти в 14 различных публикациях, по вопросам об обнищании и нехватке продовольствия были признанны достойными представления к академическим наградам (десять из шестнадцати участников полагали, что это справедливо и лишь двое не разделяли этого мнения.){176}. Самое широкое распространение подобных мнений свидетельствует о всеобщей и безнадежной нищете бедноты.

Без сомнения, в деревне нищета переносилась тяжелей, особенно безземельными наемными рабочими, сельскими надомниками и крестьянами, имевшими неплодородные земли. Плохой урожай, как в 1789, 1795, 1817, 1832, 1847 гг. вызывал голод, даже без вмешательства такого дополнительного несчастья, как конкуренция британских хлопчатобумажных товаров, которая подорвала основы надомного полотняного производства Силезии. После того как погиб урожай в Ломбардии в 1813 г., многие