Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

самостоятельным домохозяином[948]. Эта норма полностью распространялась на «усыновленных» — на тех, кто некогда являлись «посторонними» (extranei), а затем были поселены на земле «усыновителя» и автоматически введены в систему отношений личной зависимости, связанной с несением «servicium». Отказ нести подобную службу неизбежно влек за собой аннулирование акта «profiliatio»[949].

Выше уже отмечалось, что подобное усыновление нередко было формальным, в частности в случаях «усыновления» несвободными своих господ. Но еще более важны примеры использования той же процедуры для распространения отношений зависимости, когда целью ее применения становилось обращение свободного человека в зависимого, несшего «servicium» и поселенного в наследственном владении «усыновителя»[950]. Такие примеры позволяют разобраться в сути статуса поселенцев (populatores).

Осевшие на чужих землях, они автоматически становились зависимыми от землевладельца — светского или духовного магната, а также короля, который выступал инициатором заселения и освоения (populatio) своих владений. В IX — первой половине XI в. этот порядок выглядит прочно установившейся нормой — «sicut usualia illis adfuit», как говорится в леонской грамоте, датированной 915 г.[951] Жалуя свои владения Церкви, король и знать передавали их вместе с поселенцами. При этом специально оговаривались формы зависимости, автоматически распространявшиеся и на лиц, обосновавшихся в этих местах позже акта пожалования[952]. В формально-юридическом плане описанная система окончательно оформилась на рубеже X–XI вв. На территории Леона эта мера связывается главным образом с именами королей Бермудо II и его сына Альфонсо V, инициатора издания «фуэро Леона»[953]. Видимо, одновременно с этим формировался и наследственный статус земель, находившихся в пользовании «populatores» на принципах, ранее выработанных применительно к институту «hereditas servi».

Широкому распространению такой модели отношений между владельцем и поселенцами, сочетавшей зависимый статус и собственность на наследственные владения, должно было способствовать начало активной колонизации в конце IX — начале X в. К этому времени институт «hereditas servi», по всей видимости, достаточно прочно утвердился на вновь осваиваемых территориях. В первое столетие Реконкисты, в VIII — начале IX в., расселение сервов на землях, приобретенных в ходе пресуры их хозяевами-магнатами, являлось обычной практикой. Во всяком случае, они упоминаются в этом качестве гораздо ранее, чем «populatores» свободного происхождения[954]. Подобные примеры нередко встречаются и в XI в.: даруя земли Церкви и монастырям, короли и светские магнаты нередко оставляли за собой право и в дальнейшем поселять на них в качестве «populatores» лиц, связанных с ними прочными узами личной зависимости[955]. Более того, практика укоренилась настолько глубоко, что ее следы проявляются и в текстах начала XIII в.[956]

Служба, которую несли поселенцы, обосновавшиеся на землях, приобретенных магнатами путем пресуры, по своему содержанию не отличалась от той, которую изначально несли сервы, жившие по соседству, возможно, даже в границах той же виллы. Об этом говорит как использование аналогичной терминологии для ее обозначения (прежде всего «servicium» и «obsequium»), так и наполнение служебных обязанностей, и прежде всего то важное место, которое, судя по документам, в них занимали военные повинности[957]. Поэтому, подобно сервам, поселенцы должны были получать и собственные наследственные владения, иначе несение ими военной службы было бы попросту невозможным. Таким образом, четко определенный тип зависимости выступал в роли первичного фактора, определявшего введение в права собственности.

Эту закономерность отразил статус хуньора в «фуэро Леона». Получение полных владельческих прав на «hereditas» в границах населенной хуньорами зависимой виллы было невозможно вне принадлежности к этой социальной группе. Потенциальный покупатель обязывался клятвенно подтвердить этот факт в присутствии управляющего виллой королевского мэрино и трех «добрых людей» из числа хуньоров («ex progenie inquietati»). Однако в системе формирования феодальных отношений хуньоры оказались промежуточной категорией. Ее существование имело смысл лишь в ситуации, когда бок о бок с зависимыми виллами располагались виллы свободные, населенные свободными пресорами («homines de benefactoría») и их потомками. В районах же, заселенных исключительно зависимыми людьми, группы, подобной хуньорам, возникнуть не могло. Таким районом была кастильская Эстремадура — территория в Центральной Испании, в границах которой располагались и Сепульведа, и Куэяльр. Не менее важным представляется и тот факт, что в этом регионе впервые зафиксировано правило «год и день», являющееся одним из важнейших объектов исследования в настоящей главе.

«Post unum annum et unum diem… sicutpredicitur in foro de Sepulveda et de Stremadura»: правило «год и день» в системе установления отношений поземельной зависимости

Для дальнейшего рассуждения принципиально важен тот факт, что основные принципы правового режима, действовавшего на территории Эстремадуры, оформились при заселении Сепульведы в первые десятилетия X в. и отразились в тексте латинского фуэро после окончательного присоединения города к Кастилии в конце XI в. Судя по документам того времени, колонизация Сепульведы носила организованный характер[958]. Территория для поселения определялась владельцем земли — королем, сохранявшим за собой право пересмотра ранее установленных границ. Среди прочего об этом свидетельствует содержание грамоты Альфонсо VI, датированной 1076 г., по которой кастильскому монастырю Св. Доминика в Силосе передавалось местечко Сан-Фрутос близ Сепульведы, где и поныне существует знаменитый еремиторий Св. Фрута. Помимо имен проживавших по соседству с ним 26 человек из числа первых поселенцев Сепульведы документ упоминает о «determinatores» — королевских должностных лицах, которые занимались размежеванием участков, выделенных сепульведским «populatores».

Точно так же в 1143 г. при заселении района виллы Роа, осуществлявшегося по сепульведской модели, король Альфонсо VII в специально изданной грамоте определил территорию, передаваемую поселенцам. Они получали земли «hermis et populatis», т. е. как пустовавшие, так и находившиеся в пользовании ранее обосновавшихся здесь людей, права которых при этом урезались. Кроме того, он предоставил им права по хозяйственному использованию соседних территорий, даже если они уже использовались жителями соседних с Роа поселений, поскольку все они, как и вновь заселяемая вилла, находились на королевской земле — «regalengo». Показательно, что вся земля, находившаяся в установленных границах, именуется в грамоте «hereditas», т. е. наследственное владение монарха, которая и выступает в качестве объекта заселения[959].

Заселением Сепульведы и ее округи руководил представлявший монарха мэрино: нам даже известно его имя — Педро Хуанес. Получив от короля «potestas populandi», он выделял участки каждому из поселенцев. Впоследствии его решения утверждались монархом[960]. Такой порядок во многом совпадал с организацией власти в «mandado» — зависимой вилле, известной, в частности, по «фуэро Леона», вопрос о поселении в которой также решался королевским мэрино. Эти должностные лица, назначавшиеся из числа лично зависимых от «хозяина (господина) земли» людей, действовали в Сепульведе и Куэльяре в начале XIV в., подчиняясь непосредственно королю.

Получение участка от мэрино как представителя владельца заселяемой территории автоматически означало и