Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым выполнил задание нарком по иностранным делам. Уже 4 июля в Варшаву направил ноту, выражавшую официальный протест в связи с пребыванием в Польше вооруженных отрядов Савинкова, Булак-Балаховича, Перемыкина. Постоянно переходивших границу и нападавших на советские города — Минск, Мозырь, Витебск, Псков, Остров… Грабивших, убивавших мирных жителей и сжигавших их дома. Нота подчеркивала, что такое положение нарушает условия Рижского мирного договора, потребовала немедленно разоружить банды и интернировать их.
Опубликованная 6 июля в советской печати, нота «главным инициатором и руководителем грандиозного заговора, имеющего цель государственный переворот в России, раскрытого в настоящее время», назвала Союз защиты родины и свободы, созданный известным еще до революции эсером-террористом Б. В. Савинковым.
Основной же материал о заговоре, над которым как редакторы трудились Бухарин и Каменев, увидел свет в «Правде» почти через месяц, 24 июля. Под пышным и пространным заголовком «Выдержки из доклада Всероссийской чрезвычайной комиссии о раскрытых и ликвидированных на территории РСФСР заговорах против советской власти в период май — июнь 1921 года». Материал огромный, занявший половину первой и почти половину второй полосы. Для удобства читателей разбитый на четыре раздела.
Первый, самый большой раздел был назван «Петроградский заговор». Раскрытый в начале июня, возглавлявшийся процессором географии В. Н. Таганцевым, уже привлекавшимся в 1919 году по делу «Национального центра». Его помощником являлся некий В. И. Орловский — руководитель «террористической секции». Участвовало же в заговоре более 200 человек, в том числе и члены Объединенной организации кронштадтских моряков, связанной с врангелевским «Союзом освобождения России». Правда, «достижения» заговорщиков выглядели более чем скромно по сравнению с савинковцами.
«Выдержки» указали, что, согласно показаниям Таганцева, целью их организации являлась «подготовка людей для переворота, постепенно подготовляя почву для сближения между культурными слоями и массами». Не более того. Зато подчеркивали связи с пребывавшими в эмиграции, в Париже, царским министром финансов В. Н. Коковцевым и одним из лидеров кадетской партии, членом «правительств» Деникина и Врангеля П. Б. Струве.
Вторым разделом стало краткое изложение фактов, уже приведенных в ноте НКИЛ от 4 июля. Третьим, весьма небольшим, как бы продолжением предыдущего — сведения об эсеровских бандах, выступавших под знаменем Союза трудового крестьянства, а четвертым, самым коротким, в несколько абзацев — изложение контрреволюционной деятельности меньшевиков.
Но какими бы в целом пространными не были бы «Выдержки», публикация их затянулась на столь долгий срок отнюдь не по вине Бухарина и Каменева. 4 июля произошло событие, и заставившее начать работу заново. Ленин получил телеграмму от Л. Б. Красина, наркома внешней торговли и по совместительству полпреда в Великобритании. Сообщавшую, не называя источников информации, о якобы состоявшемся в Париже совещании лидеров белоэмиграции — монархистов, кадетов, эсеров. Принявших решение поднять в Советской России восстание в конце июля — начале августа, когда начнется взимание продналога.
В тот же день с телеграммой ознакомились члены ПБ, и принявшие решение, заставившее возобновить вроде бы завершенное расследование. «Направить сообщение т. Красина, — потребовало оно, — о готовящихся новых заговорах т. Уншлихту, поручив ему созвать совещание из представителей Военного ведомства (явно руководство Особого отдела — Ю. Ж. ) и Петроградского комитета (несомненно, председателя ПетроЧК Семенова — Ю. Ж.) для принятия всех необходимых мер»271.
Новым руководителем следствия в Петрограде стал срочно присланный из Москвы особоуполномоченный по важнейшим делам при начальнике Секретно-оперативного управления ВЧК (именно так звучала его должность) Я. С. Агранов. Он и провел более многочисленные аресты, составившие обвиняемых по делу Петроградской боевой организации (ПБО).
31 августа «Правда» и «Известия» опубликовали на первых полосах огромный материал — «Контрреволюционный заговор. Сообщение о раскрытии в Петрограде заговора против советской власти». Поданный столь сенсационно, будто и не было точно такого же в центральных газетах от 24 июля. Снова указавший на связь заговора с Парижем и Хельсинки, на решение осенью поднять вооруженное восстание. Только теперь заговорщиков называли «ПБО», хотя, если судить по конкретным фактам, приведенным в «Сообщении», его участники еще ни разу не воспользовались ни оружием, ни динамитом.
А 1 сентября, но уже только «Петроградская правда» опубликовала список 61 члена ее, расстрелянных по приговору ревтрибунала. Список весьма странный. Еще бы, в нем присутствовали пятнадцать женщин-домохозяек, три князя, один полковник, один подполковник, флотские два лейтенанта и три мичмана, шесть матросов, даже бывший прапорщик гусарского полка — известный поэт Николай Гумилев.
Для большей части жителей старой столицы дело «ПБО», раскрытое, согласно «Сообщению», петроградской ПК и Особым отделом Петроградского военного округа на огромной территории Северо-Запада и Севера РСФСР, выглядело вполне правдоподобно. Ведь и монархисты, и кадеты, и эсеры воспринимались ею как давние, со времен революции и гражданской войны, враги.
Иное дело — интеллигенция Петрограда. Вряд ли она могла поверить происходящему, так как среди заговорщиков оказались хорошо знакомые лично члены «профессорской группы», включавшей проректора университета Н. И. Лазаревского. Но все же по-настоящему взволновало ее иное — ликвидация петроградского отделения Помгола. То, что стало известно от ее председателя М. Горького из полученной 23 августа телефонограммы:
«Президиум Петроградского губернского совета ставит Вас в известность, что ввиду неутверждения петроградского отделения Всероссийского комитета (Помгола — Ю. Ж.) Вам надлежит немедленно прекратить деятельность петроградского отделения впредь до согласования вопроса о составе петроградского Комитета президиумом Петроградского губисполкома»272.
И хотя телефонограмму подписал секретарь губисполкома С. Митрофанов, и Горький, и другие члены Помгола — академики А. П. Карпинский, Н. С. Курнаков, Н. Я. Марр, А. Е. Ферсман, С. Ф. Ольденбург, В. А. Стеклов, историк-архивист П. Е. Щеголев, словом, все члены Комитета, жившие и работавшие в Петрограде, сочли свершившееся происками Зиновьева. Ну как же без него могло произойти такое событие в старой столице?
Особенно должно было возмутить всех то, что газеты сообщили всего месяц назад, 23 июля — о декрете ВЦИК, подписанном М. И. Калининым 21 июля, о создании Помгола с перечислением его членов, в том числе и петроградцев. Кто мог противопоставить себя ВЦИКу? Разумеется, только глава Коминтерна, член ПБ и глава города с весны 1918 года Г. Е. Зиновьев. Ведь тогда никто не знал, да и не мог знать о решении, принятом 25 августа: «Оставить в силе постановление Политбюро об отклонении просьбы Всероссийского комитета помощи голодающим о посылке делегации за границу»273. Действительно, зачем такая поездка, когда о предоставлении продовольственной помощи уже практически договорились с Нансеном и Гувером?
Никто не знал и о другом — о жестком, категорическом
