Мария Федоровна - Александр Боханов

За большим столом сидели Александр III, Мария Федоровна, несколько свитских дам, министр путей сообщения генерал-адъютант К. Н. Посьет (1819–1899), военный министр П. С. Ванновский (1822–1904). За невысокой перегородкой, за отдельным столом, завтракали дети и гофмаршал князь B.C. Оболенский (1847–1891). Трапеза должна была скоро закончиться, так как до Харькова, где ожидалась торжественная встреча, оставалось ехать менее часа. Лакеи, как всегда, обслуживали безукоризненно. В ту минуту, когда уже подавали последнее блюдо, очень любимую Александром III гурьевскую кашу, и лакей поднес Государю сливки, всё вдруг куда-то исчезло.

Потом Мария Федоровна будет бесконечное количество раз с волнением вспоминать тот случай. Она навсегда запомнила, что всё вокруг как-то сразу закачалось, раздался страшный треск, и она очутилась под грудой обломков. В письме, написанном через три недели после происшествия брату Греческому Королю Георгу I, Царица описала свои впечатления: «Все падало и трещало как в Судный день. В последнюю секунду я видела еще Сашу, который находился напротив меня за узким столом и который затем рухнул вниз вместе с обрушившимся столом. В этот момент я инстинктивно закрыла глаза, чтобы в них не попали осколки стекла и всего того, что сыпалось отовсюду… Все грохотало и скрежетало, а потом вдруг воцарилась такая мертвая тишина, как будто в живых никого не осталось».

Смертельный ужас объял ее. Она теперь была лишь жена и мать и в несколько минут, показавшихся вечностью, пережила и перечувствовала столько, сколько хватило бы на иную жизнь. «Это был самый ужасный момент в моей жизни, когда я поняла, что я жива, но что около меня нет никого из моих близких. Ах! Это было очень страшно. Единственно, кого я видела, были военный министр и бедный кондуктор, молящий о помощи!»

Вдруг откуда-то перед ней появилась дочь Ксения. «Она, — вспоминала Императрица, — явилась мне как ангел, явилась с сияющим лицом. Мы бросились друг другу в объятия и заплакали. Тогда с крыши разбитого вагона послышался голос сына Георгия, который кричал мне, что он цел и невредим, точно так же, как брат его Михаил. После них удалось, наконец, Государю и Цесаревичу выкарабкаться. Все мы были покрыты грязью и облиты кровью людей, убитых и раненых возле нас. Во всём этом была видна рука Провидения, нас спасшего».

Маленькую Ольгу спасла нянька, которая, когда стали рушиться стены и потолок, успела вытолкнуть на насыпь железной дороги. Все члены царской семьи оказались живы. Эта радость была омрачена открывшимся им зрелищем. «Но какую скорбь и ужас испытали мы, увидев множество убитых и раненых, наших дорогих и преданных людей. Душераздирающе было слышать крики и стоны и не быть в состоянии помочь им или просто укрыть их от холода, так как у нас самих ничего не осталось!»

Выяснилось, что поезд сошел с рельс и большинство вагонов полностью разрушены. Погибло 23 человека, в том числе и лакей, подававший сливки Государю. Из Царской Семьи серьезно не пострадал никто. У Царя была защемлена нога, у Марии Федоровны была помята левая рука, а у шестилетней княжны Ольги ушиблена спина. Было много раненых из числа прислуги и свиты.

Позднее была образована государственная следственная комиссия, на основании выводов которой принимались надлежащие меры: кого-то уволили в отставку, кого-то повысили в должности. Пересмотрели весь артикул движения Царского поезда. По всей Империи служились молебны, возносилась хвала Господу, спасшему семью Помазанника от смерти. На месте крушения, у местечка Борки, в 43 верстах от Харькова вскоре был заложен храм.

День 17 октября навсегда остался днем памяти, когда неизбежно приходили на ум мысли о случайности всего земного, о непредсказуемости жизни. Через месяц после катастрофы Александр III писал брату Сергею: «Через что Господу угодно было нас провести, через какие испытания, моральные муки, страх, тоску, страшную грусть и, наконец, радость и благодарение Создателю за спасение всех дорогих сердцу, за спасение всего Моего Семейства от мала до велика! Что мы перечувствовали, что мы испытали и как возблагодарили Господа, ты можешь себе представить! Этот день не изгладится никогда из нашей памяти. Он был слишком страшен и слишком чуден, потому что Христос желал доказать всей России, что Он творит еще чудеса и спасает от явной погибели верующих в Него и в Его великую милость».

Через семь лет, пережив другие страшные невзгоды, Мария Федоровна в одном из писем сыну Георгию вернется к событиям октября 1888 года и напишет: «Завтра, 17-е, Волшебный день, после которого я вдвойне оценила мое счастье и смогла, благодаря Богу, который сохранил жизнь всем моим самым близким на земле, почувствовать то незабываемое счастье вновь найти просто под обломками обожаемого Папу и всех моих дорогих детей целыми и невредимыми. Я спрашиваю себя: почему же мы спаслись? Пережить такое несчастье, чтобы потом так страдать! Это так ужасно и так страшно. Но это воля Божья, и мы не можем ее обсуждать. Надо слепо подчиниться Его воле и сказать себе, что это нам во благо, что Он посылает нам страшные терзания и испытания».

Но на земле было слишком много дел и забот, чтобы можно было надолго погружаться в размышления о вечности. Семья Венценосцев находилась в фокусе всеобщего внимания, была центром огромной империи, и надо было жить «как надо». Встречи, приемы, балы, свадьбы, панихиды, торжественные приемы, парадные обеды и ужины.

Нельзя было надолго укрыться, невозможно было оторваться ото всего, что окружало, радовало, раздражало и выматывало с утра и до позднего вечера. Всё чаще и чаще стало возникать желание побыть лишь в кругу семьи, а не проводить время неизвестно где и невесть с кем, хотя бы на этих несносных «cercle», где надлежало добрый час, а то и два, обходить застывших в почетном благоговении дам и говорить с ними ни о чем.

Раньше Марию Федоровну все это не угнетало, но после сорока лет стала уставать так, как никогда не бывало прежде. Понимала, что и Саше теперь необходимо уделять больше внимания, а это удается далеко не всегда. Он последние годы очень изменился; постарел, начал жаловаться на бессонницу. Даже придворные с притворной лестью стали задавать вопрос: как себя чувствует Император?

Но она и без них видела, что с каждым годом он выглядит все хуже: очень располнел, цвет лица стал нездорово-желтым, под глазами появились мешки, наверное, с сердцем не все в порядке. Особенно его вид ухудшился после крушения поезда. Однако на ее просьбы изменить режим дня, больше гулять, меньше курить, сократить обязательные встречи и не сидеть за-полночь за чтением деловых бумаг он совсем не реагировал.