Спектр - Сергей Лукьяненко

Ирина же впала в истерику и добилась-таки своего: полубезумный пилот Петенька выполнил её просьбу. Мягкие коконы ложементов и впрямь умели плющить и скручивать своих подопечных.

Что ж, для Ирины в каком-то смысле и впрямь не было смерти. Пока не было. Две оставшиеся копии (если они, конечно, ещё живы) обретут память погибшей Ирины… его Ирины. Но разве это повод кончать жизнь самоубийством?

Пять смертей Ирочки Полушкиной крутились сейчас в голове Мартина.

Первая — спятивший кханнан, добродушное и почти разумное существо, на Библиотеке с такими дети ходили, будто с собаками.

Вторая — случайная перестрелка и гибель от пуль таинственного «ковбоя», явно симпатизировавшего Ирине.

Третья — опять же случайный выстрел друга и единомышленника, предназначавшийся Мартину, но доставшийся Ирочке.

Четвёртая — нелепей не бывает! Поскользнуться в луже крови и упасть на меч геддара!

Пятая — истеричная просьба, которую выполнила полоумная амёба.

Если вначале Мартин подозревал злой умысел, ну, допустим, со стороны ключников, то третья, а в особенности четвёртая смерть Ирины это убеждение поколебали. Допустить, что ключники способны повелевать случайностями, заставить девушку поскользнуться и упасть на чужой клинок? Да это уже не могущество, это всевластие! С такими возможностями ни к чему натравливать на девушку кханнана или устраивать перестрелку на мирной колониальной планете.

— Рок, — сказал Мартин. — Судьба. Фатум. Удел. Участь.

Подумал немного и добавил:

— Планида.

Есть в русском языке такое выражение — «не жилец». Произносят его обычно в адрес людей тяжелобольных, но порой и совершенно здоровый, бодрый, цветущий человек вызывает ту же самую мысль. Своим чутьём на подобных людей любят бахвалиться так называемые экстрасенсы и проповедники маленьких и воинственных культов. Мартин к высказываниям вроде «едва капитан погибшего судна вошёл, я понял — не жилец» всегда относился скептически, даже с раздражением — задним числом все крепки пророчествовать. Но теперь он готов был признать, что подобные «не жильцы» и впрямь существуют. Наверное, кто-то действительно чувствует грозящую им участь.

Увы, Мартину потребовалось пятикратное повторение, чтобы усвоить урок.

Возможно, Юрий Сергеевич прав и катализатором фатума выступал сам Мартин? Несмотря на все его попытки защитить Ирину?

Возможно…

Мартин сидел, уткнувшись лицом в колени, обхватив голову руками. Думал… пытался понять, что делать дальше. Хотя и убеждённости в наличии этого «дальше» у него не было.

А потом он заметил слабый свет, пробивающийся сквозь пальцы. Поднял голову — и обнаружил на противоположной стене камеры тонкий светящийся прямоугольник — абрис приоткрывшейся двери.

Камеру сочли возможным отпереть.

Мартин поднялся, потоптался, разминая затёкшие ноги. Подошёл к светлому контуру, пошарил, не нашёл никакой ручки — и толкнул дверь, послушно распахнувшуюся наружу.

Коридор. Светлые, некрашеные деревянные стены, деревянный пол, в потолке — не то окна с матовым стеклом, не то лампы дневного света.

Мартин осмотрел себя — он был одет, но почему-то босиком. Револьвера, конечно, при нём не обнаружилось.

— Можно выйти? — спросил Мартин.

Ответа не последовало.

— Хорошо. Кто не спрятался, я не виноват.

Он прошёл коридором, в конце которого обнаружилась ещё одна дверь, на этот раз — с округлой деревянной ручкой.

— Тук-тук, — постукивая костяшками пальцев по двери, сказал Мартин. — Можно войти? Хорошо…

Мартин открыл дверь и вышел на залитую светом веранду. Не застеклённую, открытую лёгкому свежему ветерку.

Где-то невдалеке шумела текучая вода. Не море, не ручей, а река — ровный сильный гул порожистой горной речки. Деревья — не похожие на земные, но всё-таки с зелёными листьями, подобием ствола и подобием ветвей — скрывали реку от взгляда Мартина.

Зато посередине веранды стоял большой круглый стол, заставленный всевозможной снедью. Из двух простых деревянных кресел немного непривычной формы одно пустовало.

В другом сидел высокий тощий ключник.

Под его задумчивым взглядом Мартин остановился на пороге. Впрочем, ключник не стал длить паузу слишком долго.

— Здесь грустно и одиноко, — сказал он. — Поговори со мной, путник.

Нельзя сказать, чтобы Мартин очень уж удивился.

В допрос с пристрастием, который проведут ключники, почему-то верилось с трудом. В пожизненное заключение или расстрел — и того меньше.

— Я могу перекусить? — спросил Мартин. — Последнее, что я ел, это бифштекс из амёбы. И это было довольно давно.

Разумеется, ключник не ответил. Но налил себе в стакан оранжевой жидкости из графина.

Мартин сел за стол, твёрдо решив не задавать вопросов — ни к чему хорошему это всё равно не приведёт, и не давать ответов — просто из неприязни.

Но ключник на разговоре будто и не настаивал. Сидел, попивал свой сок, наблюдал за обедающим Мартином.

А еда, несмотря на всю напряжённость и непредсказуемость ситуации, Мартину понравилась. Будучи в глубине души человеком консервативных взглядов, Мартин экзотическую инопланетную стряпню употреблял с некоторой осторожностью. Конечно, если иного выхода не было, то он мог пообедать и странного вида моллюсками, и бифштексом из амёбы, и отвратительными на вкус и цвет плодами. В конце концов земная кухня тоже содержит в себе гнилой тюлений ласт, полгода пролежавший в чукотской земле, слегка обжаренную саранчу по-бедуински, мозги живой обезьяны по-тайски, знаменитые мраморные яйца, а также все прочие китайские разносолы.

Да и самые обычные, простецкие блюда на непривычный взгляд могут оказаться не слишком-то аппетитными. Мартин помнил, с каким ужасом взирал один его иностранный знакомый на банальную гречневую кашу с мясной подливкой, был знаком с девушкой, впадающей в истерику при виде чёрной икры, ну а его любимый дядя, человек широчайших гастрономических убеждений и большой патриот, не мог без отвращения взирать на исконно русское блюдо — овсяный кисель.

Предложенная ключником трапеза была одновременно экзотичной и приятной для глаз. Ломти нежного розового мяса — почему-то Мартин решил, что это рыба, — были слегка обжарены и политы пахучим кисловатым соусом. Мелкие варёные клубни могли бы оказаться картошкой, вот только во вкусе чувствовалось что-то от свежевыпеченного хлеба. Аппетитно выглядел и прозрачный бульон, в котором плавали кубики разваренных до полной мягкости незнакомых овощей и длинные тонкие полоски нарочито жестковатого мяса — замечательный контраст консистенции и вкуса. Оранжевая жидкость оказалась соком, но не сладким, а солоноватым — вроде томатного.

В глубине души Мартин понимал, что внешность бывает обманчивой. Сок мог иметь вовсе не растительное происхождение, а быть отрыжкой какого-нибудь гигантского пупырчатого червя, жёсткие полоски мяса в бульоне — вываренной оболочкой личинок, а кислый соус — перемолотыми и настоянными опарышами.

Но Мартин дурные мысли гнал прочь, ел с аппетитом и был вознаграждён словами ключника:

— Эта еда максимально близка человеческой по виду, вкусу и происхождению. Но мне она тоже нравится.

Мартин благодарно кивнул. Всё-таки иногда ключники отвечали… но только на невысказанные вопросы. Что-то в их поведении шло от балованных детей — которые никогда не выполнят прямую просьбу, но в то же время могут быть милыми и добрыми по собственной инициативе.

— Здесь грустно и одиноко, — немедленно сказал ключник, будто застеснявшись собственной доброжелательности. — Поговори со мной, путник.

Мартин отставил стакан с соком, кивнул.

— Я хочу рассказать об осиротевших детях, — сказал он. — Знаешь, такое порой случается…

Ключник ждал.

— Не знаю точно, почему исчезли их родители, — продолжил Мартин. — Так бывает. Катастрофа… чья-то злая воля… в общем, дети остались одни. Они ничуть не походили на родителей — мир менялся, и единственное, что родители смогли им дать — способность выжить в новом мире. И ещё, наверное, память. Об исчезнувшем мире, об исчезнувших предках. О том, что они должны были быть другими. Не важно, лучше или хуже, — просто другими. И дети затаили обиду. О, какая это страшная вещь, ключник, — детская обида! Проще постигнуть тайну Библиотеки, чем тайну детской души. Гордые геддары воспитывают разумных существ из кханнанов — и больше всего на свете боятся позволить им обижаться. Аранки, бесстрашные и мудрые, ни в чём не отказывают детям… быть может, они постигли, как отзываются в будущем детские слезы? Обитатели Прерии-2 тоже обижены на злых богов, покинувших их предков… но они лишь носят обиду в себе… а эти осиротевшие дети решили бросить злым богам вызов. Раса дио-дао, обладая наследственной памятью, потеряла свою историю, сохранив лишь закостенелые ритуалы, а эти дети помнили Армагеддон, унёсший их родителей…