Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда по воле судьбы тот рожденный под счастливой звездой
Закончил возведение Искандарова вала,
С того привала поспешил он в город,
Который многие искали, но никто не находил…
Когда еще некоторое время прошло в пути,
Миновал он эти посевы и ручьи.
Увидал он дивно украшенный город,
Подобно раю, изобильный и богатый.
Когда подошел он близко к въезду в город,
Не увидел ни ворот из железа и дерева, ни камня [стен].
В этом городе у нескольких старейшин
Все учились осмотрительности и брали с них пример.
Увидел там [Искандер] лавки, полные товара,
Но двери в них не были заперты на замок.
Приветливые обитатели того города
Вышли ему навстречу с сотней извинений.
С дороги повели его во дворец
Великолепный, как бирюзовые небеса.
Попав на пиршество во дворец, Искандар расспрашивает хозяев о законах удивительного города, в который он попал. Ему отвечают, что жители города избегают лжи, что порядок в городе поддерживается божественным повелением и что Господь является единственным защитником горожан от бедствий. По этой причине всеобщий жизненный принцип здесь – упование на Бога (таваккул). За нарушение закона преступника наказывают не соплеменники, его сразу настигает Божья кара. Очевидно, что кар тина идеального города, созданная Низами, хранит отпечаток мифологического представления о «золотом веке», восходящего к авестийскому рассказу о царстве Йимы. На это указывает такой пассаж:
У нас никто не умирает в молодости,
Только старцы, прожившие много лет.
А если кто умирает, об этом не печалимся,
Ибо от этой болезни лекарства нет.
А еще никто не говорит ни о ком за глаза то,
Что не мог бы сказать ему в лицо…
Из всех людей с нами ладят те,
Кто, подобно нам, чисты [душой] и воздержаны.
А те, кто придерживается иного поведения,
Скоро выпадают из нашего круга».
Когда Искандар понял, какие [здесь] законы,
Застыл на месте от изумления,
Ведь прекрасней истории прежде не слышал,
И в книгах царских подобного не читал.
Обретенное Искандаром знание, тем не менее, не может уберечь его от удела всех земных тварей – жизнь царя близится к закату. В главе «Завещание Искандара» царь перечисляет свои деяния и просит прощения у тех, кого мог обидеть. Далее следует глава, в которой Искандар просит мать не оплакивать его смерть, ибо он выполнил свое земное предназначение, и умирает с улыбкой на устах.
Вслед за Искандаром умирают его наставники-философы. Далее в текст поэмы включена глава о кончине Низами. Хотя ряд исследователей склоняются к мысли о том, что данная глава является позднейшей интерполяцией, добавленной уже после смерти поэта, можно допустить, что ее авторство все-таки принадлежит самому Низами. Содержащая мотивы окончания труда жизни, глава о смерти Низами образует композиционную симметрию с главой «Беседа мудреца Низами», завершающей раздел философских бесед о сотворении мира.
История Искандара, рассказанная Низами, может быть воспринята не только как философское жизнеописание великого мужа, но и как символическое изображение мистического странствия человека в поисках Божественной истины, о чем свидетельствуют те элементы сюжета, которые имеют устойчивые суфийские коннотации – мотив поисков живой воды, мотивы странствий ради обретения истинной мудрости, пророческая миссия героя. Любовная и даже героическая тематика в поэме явно отступают на задний план, в качестве же главных выдвигаются проблемы нравственных и религиозных исканий и установления идеального социального миропорядка. «Искандар-нама» тяготеет к жанру философской аллегории или социальной утопии, что полностью отвечает творческим устремлениям авто ра, проявлявшимся и в других его сочинениях.
Жанровые и содержательные компоненты, представленные в «Искандар-нама», складываются в весьма сложную и мозаичную картину. В первой книге поэмы превалируют мотивы героического и любовного эпоса (богатырское воспитание героя, его военные доблести и победы, любовные приключения, деяния на благо цивилизации), а во второй – философско-дидактического (беседы с мудрецами, странствия по свету в поисках истины, достижение героем пророческой миссии, рассуждения о познании Бога, о жизни и смерти, о бренности земного бытия). В обеих частях присутствует большое количество авантюрно-сказочных эпизодов и рассказов о чудесах мира, сопровождающих как батальные сцены первой книги, так и описание путешествий Искандара во второй.
Две части сказания об Александре представляют собой законченные самостоятельные произведения, посвященные к тому же двум различным адресатам: «Шараф-нама» адресована представителю династии Илдегизидов Нусрат ат-Дину Абу Бакру Бишкину ибн Мухаммаду (1176–1187), а «Икбал-нама» представителю правящего дома Зингидов в Мосуле ‘Изз ад-Дину Масуду II ибн Арслану (1210–1219). Две части поэмы снабжены симметричными главами интродукции и завершения, начала всех глав повествовательной части единообразны: в «Книге славы» они маркированы обращением к виночерпию (саки-нама), а в «Книге счастья» начинаются с обращения к певцу (муганна-нама).
Пять поэм Низами заложили основы нового вида эпического творчества на персидском языке, а затем и на других языках Ближнего и Среднего Востока и мусульманской Индии, который получил название «Хамса» («Пятерица»). Пять поэм Низами именовали также «пятью клада ми» (пандж гандж). Хотя сам поэт не употреблял термина «Пятерица», в авторском сознании его творения выступают как единое целое, о чем можно судить по следующей цитате из «Шараф-нама»:
Да, я много старинных кладов разыскал,
Добавил в них новые мысли-самоцветы.
Сначала я устремил взгляд к «Сокровищнице»
И за дело взялся без промедления.
Затем я смешал жирное и сладкое
И принялся за повесть о «Хусраве и Ширин».
Оттуда
