Украденный фокус. Почему мы страдаем от дефицита внимания и как сосредоточиться на самом важном - Йоханн Хари

антрополога Томаса Хилланда Эриксена. Он сказал, что со времен промышленной революции главным показателем успеха стал ежегодный экономический рост. Если экономика страны растет, ее политические руководители имеют все шансы на переизбрание. Если компания растет, ее руководство наверняка поощрят материально. Ну а если экономика страны переживает спад, акции компании дешевеют, – политиков и директоров, скорее всего, попросят на выход. Экономический рост – главное связующее звено нашего общества. Он составляет основу нашего мировоззрения.

Томас объяснил, что обеспечить этот рост можно двумя способами: либо путем создания новых продуктов и рынков сбыта, либо путем стимулирования индивидуального потребления. Он считает, что в наши дни экономический рост достигается преимущественно вторым путем. Корпорации постоянно ищут способы втиснуть побольше всего в один и тот же интервал времени. Например, вас заставляют одновременно смотреть телевизор и следить за происходящим в социальной сети, чтобы вы увидели в два раза больше рекламы. Это неизбежно приводит к ускорению жизни. Если экономика обязана расти, то в отсутствие новых рынков нас будут заставлять делать все больше и больше дел одновременно.

Вчитавшись в труды Томаса, я понял, что одна из важнейших причин ускорения жизни состоит в том, что существующий экономический механизм требует постоянного наращивания скоростей. А это, в свою очередь, неизбежно приводит к постепенной деградации человеческого внимания. Более того, если вдуматься, то необходимость экономического роста является исходным фактором великого множества причин ухудшения внимания: усугубляющегося стресса, растущей продолжительности рабочего дня, все более назойливых технологий, дефицита сна, некачественного питания.

Я вспомнил, что говорил мне Чарлз Чайслер: «Если все будут спать ровно столько, сколько требуется организму для физического и психологического восстановления, это станет крахом для экономики, потому что бизнес превратился в иждивенца недосыпающих людей. Проблемы с вниманием – мелочь, не более чем косвенные издержки». И это относится далеко не только ко сну.

Осознать, что нечто, столь глубоко укоренившееся в нашем образе жизни, со временем становится ядом для человека, было потрясением. Но я уже знал, что мы не обязаны так жить. Наверное, самым главным критиком концепции экономического роста является мой приятель Джейсон Хиккель, экономический антрополог из Лондонского университета. Он уже давно говорит о существовании некой альтернативы: следует перейти от понятия «экономический рост» к тому, что называют «устойчивая экономика». Во главу угла нужно ставить не экономический рост и сопутствующие ему показатели, а другой набор целей. В настоящее время под процветанием понимается возможность урабатываться в хлам ради покупки вещей, большинство из которых не приносят человеку особой радости. Джейсон сказал, что понятие процветания можно переопределить так, чтобы оно подразумевало наличие времени для общения с детьми, вылазок на природу, сна или, например, наличие социальных гарантий трудоустройства. Многие люди не хотят жить в ускоренном ритме: им нужна хорошая жизнь. На смертном одре никто не задумывается о своем вкладе в борьбу за экономический рост. Устойчивая экономика позволит людям выбирать цели, не истощающие их внимание и природные ресурсы нашей планеты.

Мы с Джейсоном беседовали в одном из лондонских парков во время пандемии COVID-19. В самый разгар рабочего дня люди сидели на травке под деревьями и наслаждались природой. Я осознал, что впервые на моей памяти мир действительно замедлился. Нас подтолкнула к этому ужасная трагедия, но, помимо всего прочего, для большинства это стало облегчением. Впервые за много лет весь мир перестал куда-то торопиться и взял паузу. Мы всем обществом решили, что есть более важные вещи, чем скорость и экономический рост. Мы без преувеличения увидели за деревьями лес.

Я не уверен, что в мире, где доминируют представления о необходимости ускорения и ежегодном экономическом росте, будет возможно спасти внимание и сосредоточенность даже в самой отдаленной перспективе. Но я верю, что, если начнется Восстание внимания, нам рано или поздно придется бросить вызов самой машине роста.

Впрочем, людям придется сделать это и по другой причине. Эта машина роста не только доводит нас до умоисступления, она еще и подталкивает нашу планету к пределам ее экологических возможностей. И я пришел к убеждению, что два этих кризиса тесно связаны друг с другом.

* * *

Налицо одна особенно серьезная причина, по которой Восстание внимания необходимо прямо сейчас. Человечество никогда не нуждалось в способности сосредотачиваться больше, чем в данный момент, когда мы оказались у порога беспрецедентного кризиса.

Когда я пишу эти строки, одна из веб-камер в Сан-Франциско показывает мне улицы, по которым мы гуляли с Тристаном Харрисом. Больше года назад как раз в этих местах он сказал мне, что очень озабочен тем, что разрушенное внимание помешает людям справиться с проблемой глобального потепления. Прямо сейчас, в разгар дня, на этих улицах не видно солнца из-за дыма бушующих в Калифорнии лесных пожаров. Выгорела без малого треть лесных угодий этого штата. Пламя поглотило дом, в котором прошло детство Тристана, вместе с большинством его личных вещей. Улицы, на которых мы с ним говорили о климатическом кризисе, покрыты пеплом, а небо мерцает темно-оранжевым светом.

Три года, которые я потратил на работу над этой книгой, были годами пожаров. Некоторым из городов, в которых я побывал – Сидней, Сан-Паулу и Сан-Франциско, – было суждено задыхаться в дыму от лесных пожаров невиданной силы. То немногое, что я прочитал об этих трагедиях, заставило меня испытать шок. А момент, когда это стало для меня реальностью, когда я почуял это нутром, может сильно померкнуть в моем описании.

В 2019 году Австралия пережила то, что впоследствии назвали «Черным летом»: серию разрушительных природных пожаров. Три миллиарда животных спасались бегством или сгорали заживо. Было безвозвратно утрачено так много видов, что ботаник Кингсли Диксон назвал эти события «биологическим Армагеддоном» [223]. Некоторым австралийцам приходилось прятаться от вала огня на пляжах. Они слышали, как пламя подходит все ближе и ближе. Как говорили очевидцы, это напоминало монотонный рев водопада и нарушалось только звуками взрывов в горящих домах. Дым и зарево пожарищ были видны в Новой Зеландии.

Примерно через три недели после начала пожаров я разговаривал по телефону с приятелем из Сиднея и услышал громкий пронзительный звук. В его квартире сработала пожарная сигнализация. Звуки тревоги зазвучали по всему городу. В городской воздух нанесло такое количество дыма от лесных пожаров, что датчикам в зданиях показалось, что пожар внутри. В результате большинство жителей Сиднея отключили пожарную сигнализацию и сидели в тишине и в дыму. Я понял, почему это произвело на меня настолько гнетущее впечатление, только после разговора с моим знакомым швейцарским писателем Бруно Джуссани. Он сказал, что люди отключали домашние системы аварийной