Горы дышат огнем - Веселин Андреев

показывали нам кулаки! Это было не так страшно, а им от этого становилось легче. Мы в ответ гримасничали. Когда построились, лица у всех стали серьезными и одухотворенными.

Стефчо не любил длинных напутственных речей. Он сказал несколько теплых сердечных слов: бить врагов так, чтобы они не смогли опомниться...

— Командир группы — Андро!

Это было совсем неожиданно... Не буду кривить душой: меня охватила такая радость, что пришлось приложить немало усилий, чтобы не показать своих чувств. Меня радовало доверие, оказанное со стороны Стефчо, и в то же время чувство ответственности вызывало тревогу: справлюсь ли? В первый раз мне предстояло выступать в роли командира, действовать самостоятельно. Помимо этих сомнений я испытывал неловкость: в нашей группе были более опытные партизаны. Взглядом я спросил Стефчо: «Почему я? Уверен ли ты во мне?» И так же взглядом он мне ответил: «Да, но главное, чтобы ты сам был уверен в себе!»

Чувству неловкости не должно быть места! Ты был равен со всеми, равным и остаешься, только теперь отвечаешь за все. Они по-товарищески будут подчиняться тебе, поддержат тебя, но упаси тебя боже зазнаться или дрогнуть!

Я обратился к колонне:

— Пошли, друзья!

Я хорошо знал эти горы, и это наполняло меня уверенностью. Однако больше всего я верил тем семерым, что шагали следом за мной. Какие орлы!..

Одним духом мы перешли через Балканы. И битком набились в хижину Чичо, что находилась на лугу рядом с шумной Буновичицей. Завесили окна, развели огонь — спасительный, оживляющий. Промокли-то мы до нитки.

Орлин и Мильо ушли на разведку в Буново. Жители этого села, расположенного вблизи от полицейского поста, быстро узнавали, что замышляет полиция...

Я сказал «на разведку»... Однажды Петр Вершигора спросил меня, была ли у нас специальная разведывательная служба. Я немного смутился: не было. Я кое-что объяснил ему, но не так, как вижу это сегодня: в сущности, у нас была широко развитая разведывательная сеть, значительно более широкая, чем мы тогда себе представляли. Да, у нас не было специального разведывательного подразделения, и в разведку мы ходили все по очереди. Не было у нас специального начальника разведки, и все сведения собирал командир четы, отряда. Главное, коммунисты, ремсисты, ятаки, единомышленники, просто честные люди — все были нашими разведчиками. И опять замыкается круг: без народа мы блуждали бы в темноте; его глазами мы видели все, что происходило в сельских управлениях, полицейских участках и у власть имущих в городах.

Когда стемнело, двое наших вернулись. Ятаки подтверждали то, что мы знали: полицейских было пятеро, один из них праздновал в селе именины.

Получили мы представление и о самом здании: оно было небольшим, но массивным, с высоким подвалом и потому казалось двухэтажным, окна закрывались толстыми ставнями. Бункером его, конечно, не назовешь, но если они заметят нас и забаррикадируются?.. У них и укрепленная позиция, и боеприпасов сколько хочешь, и помощь им может прийти. А мы? Страшно, когда нужно стрелять, но приходится считать патроны. Двери можно разбить только гранатами, а где они? Мы несем с собой лишь одну, и то это хлопушка времен Балканской войны: не известно, взорвется ли она.

И то, что мы обсуждали раньше, теперь утвердили как план действия: надо войти в село без шума, прибегнув к хитрости. Намечалось устроить своеобразное театрализованное представление, и уже в хижине трое из действующих лиц начали наряжаться. Брайко и Мильо напялили на себя форму стражников. Орлин повязал галстук (он был единственным партизаном с галстуком, если не считать интенданта Пешо), надвинул фуражку на глаза, надел плащ. Мы оглядели его, поправили кое-что.

Колка придирчиво сказал:

— Хорошо, что мы рассчитываем на невзыскательную жандармскую публику. Костюмировка наша далеко не безупречна.

И он был прав. Из-под шинели Мильо торчали не бриджи, а брюки гольф. Брайко еле плелся в своих спадающих с ног ботах. И все-таки мы могли сойти за представителей сельской власти, поскольку они тоже не были идеально экипированы. Брайко репетировал и поведение. Сдвинув фуражку набекрень, он крутил ус: «Заткнись! А то убью!..» Мильо с успехом входил в роль старшего. Орлин, изображая агента, старался придать своему лицу холодное выражение.

— Ну, в добрый час, ребята. Побольше вам винтовок и боеприпасов!

В дозор мы назначили Алексия и Мустафу. Последний отлично ориентировался на местности и умел двигаться бесшумно. Мы поднялись к будке дорожного смотрителя. Шли напрямик, без тропинок. На шоссе было спокойно. Темнело рано, и времени у нас было предостаточно. Важно было сохранить силы. Кругом безлюдно, лишь один грузовик промчался по шоссе, заставив нас опрометью броситься в кусты. И опять ни души. Мрак и глухое поскрипыванье щебня под ногами.

Мы приближались к Гылыбцу. Ленивый лай собаки как бы предупреждал нас — полицейский пост рядом.

Пора...

— Тихо! Главное, братцы, не мешкать! Мы заляжем около поста. Будьте осторожны, в случае необходимости откроем огонь по окнам и дверям. Счастливо!..

Два «полицейских» и «агент», осторожно ступая, двинулись вперед.

Я верил, что их ждет успех, но все-таки очень волновался. У меня пересохли губы от охватившей тревоги за товарищей, но внешне я был спокоен и даже весел... Опустившись на колено, я плечом и щекой прижался к растрескавшейся коре молодого дуба, как бы черпая его силу и спокойствие. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Я ничего не вижу, но тем не менее все представляю себе. Вот Стоянчо появляется у шоссе. Алексий высовываот свою винтовку из-за угла здания, в котором расположился пост. Мустафе предстоит проделать самый большой путь в обход, и он уже изготовился. Отчетливо вижу Колку: опустился на колено, прижался щекой к прикладу, высунул язык... Язык всегда помогает ему: и когда он рисует карикатуры для газеты, и когда стреляет...

Ноги у меня подкашиваются, — вот бы прилечь! — но земля мокрая. Я напрягаю зрение, смотрю в просветы между деревьями. Завтра полицейские, не зная, на ком сорвать злость, срубят их, будто это они виноваты, хотя вокруг поста и без того голо. В рассеянном свете я увидел дверь. Дальше в полупрозрачной мгле нечеткой штриховкой виднеются лишь ветки. Не к месту нежная картина. Тонкие лучики желтого света очерчивают окна.

Три тени движутся от дерева к дереву. Почему молчат собаки? Неужели за кусок хлеба они предают своих хозяев? Или их обманывает вид и запах полицейской одежды?..

Стоит невыносимая тишина. В ушах у меня звенит. Чудится, будто все это происходит в немом фильме. Мильо оглядывается, делает глубокий вдох, останавливается. Орлин огибает здание. Где-то там