Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика - Федор Раззаков

Кстати, свою усталость Яковлев «снимал» не один, а в компании своих коллег, среди которых был Михаил Ульянов. По словам последнего:

«Одно время мы сдружились в театре: Юра Яковлев, Женя Симонов, я… – и увлеклись возлияниями. Но одни увлеклись, имея тормозную систему. А другие – таковой не имея. Считается, что алкоголизм – не дурость, а болезнь. Я считаю, что это и дурость, и болезнь одновременно. Например, Юрка Яковлев всегда мог остановиться: дальше, мол, не могу и не буду. И ни за что в него нельзя было больше залить даже рюмку. А у меня тормоза отказывали. Пытался бросить. С понедельника. Или с Нового года завязывал. А со старого Нового года, на каком-нибудь капустнике в ВТО, – развязывал…»

Яковлев и Ульянов в итоге «завяжут» со спиртным. Причем последнего от пагубной привычки отвратит его жена – актриса того же Вахтанговского театра Алла Парфаньяк. Она долго взирала на то, как ее супруг скатывается в своих алкогольных пристрастиях все ниже и ниже, после чего не выдержала. Однажды открыла на его глазах окно их квартиры на 8-м этаже, встала на подоконник и сказала: «Или даешь мне слово, что бросишь пить, или я брошусь вниз». Шокированный таким поступком своей жены, которую Ульянов очень любил, актер клятвенно пообещал завязать с пагубной привычкой. И действительно завязал.

В случае с Яковлевым подобных эскапад не потребовалось, однако семью от развода его «завязка» не спасла. Видно, там проблемы лежали значительно глубже. В результате Яковлев «положил глаз» на молодую женщину – Ирину Сергееву, которая заведовала вахтанговским музеем и часто посещала репетиции в театре, на которых вела специальные дневники. Во время этих посещений она и познакомилась со своим будущим мужем. По словам Ю. Яковлева:

«В театре уже некоторое время работала директором музея молодая, с умным, красивым и загадочным лицом женщина, которой наш режиссер Рубен Симонов оказывал всяческие знаки внимания. Она отвечала всем требованиям его вкуса и по внешности, и по длине ног. Каждая репетиция его спектакля начиналась с крика помрежа по внутренней трансляции: «Ирина Леонидовна! Спуститесь в зал. Рубен Николаевич не начинает без вас репетицию!»

Под предлогом записи его репетиций она должна была быть рядом.

Многие актеры с интересом наблюдали за ней, соотнося свои силы с главным режиссером, хотя знали, что она замужем и у нее есть сын. Я не был исключением. Но пошел дальше – не только наблюдал, но и стал слишком часто посещать музей театра, притягивающий меня как магнит.

И опять я совсем не думал уходить из семьи из-за очередного увлечения. Тем более что у нас с Катей родился Алеша. Но человек предполагает, а бог располагает. Она ушла от мужа сразу, как только начался наш роман. Не считала возможным обманывать.

Нас с Ириной обсудили, некоторые осудили. Жена Миши Ульянова Алла Парфаньяк презрительно мне бросила: «Я бы с тобой в разведку не пошла».

Рубен Николаевич демонстративно перестал звать Ирину на репетиции, на женской стороне посудачили о «рыжей стерве», на мужской позавидовали – на том и закончилось…»

Итак, Яковлев ушел от Райкиной, оставив ее одну с маленьким сыном на руках. Естественно, что после этого случая Райкин вычеркнул бывшего зятя из своей жизни.

Но вернемся к событиям 1964 года.

В том году Райкин подготовил к выходу новый спектакль – «Волшебники живут среди нас» (режиссер – Андрей Тутышкин, тот самый, который ставил «Любовь и три апельсина» в 1959 году). Впрочем, и автор спектакля тоже был хорошо известен Райкину – драматург Александр Хазин. Тот самый, с которым артист познакомился сразу после войны и про которого писал в своих мемуарах следующее:

«Саша Хазин был во всех отношениях красивый человек. Статный, стройный, с тонкими чертами лица и безукоризненными манерами. Его можно было принять за коренного петербуржца, что порой становилось предметом дружеских шуток: его-де специально выписали из Харькова, дабы Северная Пальмира не оскудела. Он был один из тех, кто не просто переселился в этот город, но пропитался до мозга костей его исторически сложившейся атмосферой, раз и навсегда ощутил себя его частицей. Такое ощущение помогало ему жить.

Литературная судьба Хазина была несладкой. По твердому моему убеждению, он сделал меньше, чем мог. Его не хватило на то главное произведение, к которому настоящий писатель стремится всю жизнь, и, наконец написав, обретает внутреннее равновесие или по крайней мере испытывает облегчение. Слишком много сил ушло у Хазина на жизненную борьбу, от которой, увы, мало что остается, когда приходится подводить итоги. Но тем более замечательно, что он не озлобился и не сломился. Не уподобился многим собратьям по перу и по судьбе, которых жизнь превращала в жалких завистников.

Я поражался его веселости. Его стойкость всегда была для меня примером. И еще я научился у него умению быть неподдельно внимательным к каждому собеседнику, независимо от общественного положения, круга интересов и степени знакомства…

В нашем театре Хазин был своим. Мы обязаны ему многими добрыми советами, проницательными суждениями, а главное – спектаклем «Волшебники живут рядом», который я считаю одной из лучших наших работ…»

А теперь заглянем в дневники писателя Льва Кассиля:

«…На генеральной репетиции у Райкина. Новая программа – «Волшебники живут рядом». Кое-что Аркадий показал уже мне дома – у нас и у себя, в Ленинграде. Сатирические удары местами сокрушительной силы. Безошибочное попадание в самые уязвимые наросты приспособленческого нутра невежд и демагогов («Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются»). И, как всегда, безукоризненно точен и щедр сам Аркадий. Но в целом спектакль менее смешной получился, чем предыдущие. Я говорил об этом Аркаше дома после генералки и на днях, когда он ночевал у нас на даче. Он считает, что сила сатирического удара не слабеет от утраты в спектакле элементов смешного. Думаю, что он не прав. Сатира должна быть смешной, это ее признак и оружие. Гнев облекается тут в разящую иронию, вызывая облегчающий смех. Иначе это уже другой жанр. Райкин – великий комик, как и Чаплин, он владеет также в полной мере лучшими красками шутки печальной, трогательной, прячущей боль за грустной улыбкой. Но в спектакле нет этих черт. Хазин (автор) человек очень остроумный, но не умеющий создавать насыщенные ярким и стремительным действием узлы спектакля. А ведь это театр миниатюр, недаром он так называется. Нужна драматургия квантовая, так сказать, излучающая сатирическую энергию спектакля точными, короткими, плотно заряженными порциями, дающими неожиданную разрядку. Обо всем этом придется еще подумать, поразмышлять серьезно, так как мне, видно, предстоит писать о спектакле…»