Дикие питомцы - Амбер Медланд

уговаривала Нэнси пойти со мной на вечеринку и уломала, только пообещав дать ей поносить мое любимое черное платье. Оно слишком строгое, но ей все равно. Она вертит его на себе то вправо, то влево.

Потом спрашивает – а что с обувью?

Придется набить чем-нибудь носы, говорю я, вручая ей туфли на шпильке. Потом начинаю распинаться, как я рада, что она познакомится с Конрадом и вольется в мою нью-йоркскую тусовку. Пытаюсь произнести эту фразу так, будто в ней и вправду есть смысл.

Но эти американцы… – кривится она.

Просто дай им шанс. Я направляюсь в ванную, но останавливаюсь на полдороге. Попытайся, ладно? Не нужно заранее всех ненавидеть.

Кто сказал, что я их ненавижу?

Ты меня поняла.

Если мне кто-то не понравится, притворяться я не стану.

Мне уже заранее обидно за Конрада. У него очень милая девушка, квартира и друзья. Как писал О’Хара, «с тобою вместе колу пить» веселее, чем без тебя.

Просто пообещай, что не будешь.

Не буду кем? – Нэнси пристально смотрит на мое отражение в зеркале. Самой собой?

Не будешь хамить всем вокруг, как ты обычно делаешь, отвечаю я, а потом исправляюсь. Постарайся вести себя вежливо.

В поезде мы пьем. Нэнси вспоминает, как мы с ней однажды на весь август уехали в Дублин. Как зависали в «О’Донохью». А по утрам ходили покупать зеленые соки у обливавших нас презрением девушек-веганок. В обед заходили в «Рог изобилия», затаривались салатами, а потом до конца дня работали в «Гроганс». Я писала рассказ о девушке, которая покончила с собой после того, как вывели из употребления десятичную классификацию Дьюи. Нэнси читала письма Эмили Дикинсон. Однажды с нами разговорилась компания завсегдатаев этого заведения. Нэнси им нахамила, но они вроде ничего не имели против. Она такое умеет. Потом она отошла в туалет, а я тем временем стала втирать одному из них, тому, что всегда сидел в углу в куртке цвета хаки, что-то о независимости Индии. Вернувшись, Нэнси покосилась на нас как-то странно, но заговорила веселым тоном. Разумеется, она католичка, заявила она. А так ни хрена и не скажешь, отозвался он. У него был белфастский акцент. И все же у Индии и Ирландии много общего, не унималась я, учитывая Великий Голодомор и то, что во время голода в Бенгале погибло десять тысяч человек.

Нэнси спрятала лицо в ладонях. Тут позвонила жена этого мужика, и он сказал ей в трубку – здесь одна заносчивая сучка учит меня независимости. А Нэнси поскорее вытащила меня на улицу, шипя – идиотка, они ведь из Ирландской республиканской армии. Когда я говорю – плохие парни, нужно меня слушать.

Нэнси продолжает вспоминать наши самые нелепые эскапады, самые неприличные истории. Вот, например, как-то раз мы встретили ее бывшую любовь, а он шел под руку с невероятно толстой подружкой.

Нет, ну правда же, она явно страдала ожирением? – не успокаивается Нэнси.

Я выдаю некое неопределенное восклицание, надеясь замять тему. Мы выливаем маленькую бутылочку водки в большую бутылку кока-колы, и большую часть получившегося коктейля выпиваю я.

День рождения Конрад решил отмечать в очень странном месте – подвальном баре с низкими потолками и голубоватым освещением. Мне не сразу удается найти среди занятых столиков тот, который забронировал он. Нэнси идет за мной, всем своим видом излучая негодование. Я боюсь взглянуть ей в глаза.

Постой здесь, радостно объявляю я. Я принесу нам выпить.

Конрада я нахожу у барной стойки и обвиваю руками его шею.

Пришла наконец-то! А где Нэнси?

Я беру его за руку и веду знакомиться с ней. Она стоит у двери, даже не пытаясь с кем-нибудь заговорить. Он пожимает ей руку, и я вижу, что она это отметила, точно так же, как его футболку и чиносы.

Очень рад с тобой познакомиться. Айрис постоянно о тебе говорит, улыбается Конрад.

Вот странно. А я о тебе ни разу не слышала.

Шею Конрада заливает красным. Этого Нэнси вполне достаточно, она показала, кто тут главный, и теперь даже просит дать ей почитать его рассказы. Она твердо убеждена, что все люди – дерьмо и чтобы добиться своего, нужно постоянно им об этом напоминать. Конраду очень льстит то, что она спросила о его творчестве, а еще то, как внимательно она его слушает. Он и не представляет даже, что Нэнси проявляет к нему внимание через силу, да и то только для того, чтобы подчеркнуть, как сильно ей приходится напрягаться, чтобы не заскучать.

О, серьезно? – переспрашивает она, округляя глаза.

Да, просто улет, отвечает Конрад. И я вздрагиваю, когда он внезапно заводит речь о Дэвиде Фостере Уоллесе.

Как оригинально, бросает Нэнси. Я поспешно вклиниваюсь в разговор – Конрад, я все забываю тебе рассказать. Ты знал, что Фостер Уоллес считал первые наброски «Бесконечной шутки»…

Никак не могу вспомнить нужное слово. Опускаю глаза, разглядываю затоптанный пол. Щелкаю пальцами. Чувствую, как слова, подрагивая, толпятся у меня во рту. Конрад подается ближе, думая, что я все еще говорю, просто он не может расслышать в шуме.

Заметив, что со мной неладно, Нэнси бросается на помощь – Фостер Уоллес считал, что первые наброски «Бесконечной штутки» были похожи на кусок стекла, который сбросили с большой высоты.

Конрад потирает руки. Как здорово!

Про афазию я Нэнси не рассказывала – когда мы с ней вдвоем, ничего не заметно, потому что она и так вечно заканчивает за меня предложения. Извинившись, ухожу в туалет. Держу руки под горячей водой, а потом ярче подвожу глаза. Вернувшись, обнаруживаю, что Нэнси уже выпила оба наших коктейля и ждет у дверей.

Мы уходим, объявляет она.

Конрад смотрит на нас из-за столика. Вид у него смущенный. Я знаком спрашиваю, что он натворил, а он пожимает плечами. Выхожу на улицу вслед за Нэнси. Там промозгло, моросит мелкий дождь.

Ну и кретин, заявляет Нэнси.

Что случилось?

Он так грубо о тебе отозвался.

Я резко останавливаюсь. Серьезно?

Да, заявил, что ты вдрабадан. Несколько раз повторил. Ты бы слышала!

Но я и правда навеселе, неуверенно возражаю я.

Ну и возвращайся, если так хочешь, бросает Нэнси. Дорогу домой я найду.

Бросить ее я не могу, поэтому иду следом. Но ей и этого мало. Знаю, ты считаешь его другом, но он самодовольный ублюдок. Айрис, как всегда, в ударе, опять шоу устроила, вот что он сказал. Я чуть ему не двинула.

Мы спорим до самого дома. Я убеждаю ее, что она могла все не