В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

них трепет перед каждым встречным. Даже когда мимо проходили кочевники, грозя потравить своими стадами посевы, крестьяне не решались выйти к ним и открыто объясниться, как принято у людей. Лишь некоторые, взбираясь на крыши и высокие стены, дико выли, извивались и прыгали, рассчитывая отпугнуть нежеланных гостей. Вероятно, отсюда и пошло название села. Стоит ли удивляться, что не только помещики и ростовщики, но и профессиональные разбойники, вроде того же Карима, ходили по этой земле господами. Но кто бы ни был он, давший кишлаку обидное название — из сочувствия или в насмешку, — ему плохо были известны потаенные мысли и чаяния здешних дехкан. Мечта о лучшей доле, накипевшая ненависть к паразитам и насильникам словно взорвались в дни Апреля, когда в кишлаке услышали о декретах революционного правительства. Крестьяне сразу поверили в эти декреты и поняли, что теперь их судьба в собственных руках, что от них самих зависят перемены во всей жизни. Они выдвинули из своей среды смелых, деятельных вожаков, взяли власть в кишлаке, сожгли долговые книги и поделили между собой байскую землю.

Первым партийным секретарем кишлака стал крестьянин Мирза Мухаммад Дехкан, его помощником — Фазильхак Дехкан. Сходство имен — символично. Дехкан — значит крестьянин. Совершалось неслыханное. В феодальной стране имя трудящегося человека, черного землепашца, на которого даже бродяги посматривали пренебрежительно, зазвучало гордо. Это могла сделать только революция. Партийцы кишлака собственными именами подчеркивали свою классовую принадлежность, как бы клялись до конца жизни бороться за дело трудящихся. Они исполнили клятву. Душманы убили Мирзу Мухаммада Дехкана вместе с шестилетним сыном Камаль-шахом. Убит ими и помощник партийного секретаря Фазильхак Дехкан. Красный цвет полотнищ над их могилами возле школы — это клятва крестьян отплатить врагу за убийство их партийных вождей.

Гибель первых партийцев убедила крестьян, что революцию, новую жизнь надо защищать с оружием в руках. И они взялись за оружие, из самых надежных создали отряд самообороны. Тогда-то и исчезло старое название кишлака, теперь его имя — Калайдана, что значит «Крепость умных».

Здесь, в кишлаке Калайдана, я услышал фамилию офицера Алексея Ивановича Козлова. Он и его подчиненные были первыми советскими людьми, которых увидели местные дехкане.

Рассказывал крестьянин Шах Заман...

Красный кишлак Калайдана переживал самые тревожные дни в своей истории, и дехкане даже не знали, чья власть утвердилась в их вилайете (уезде): кабульского правительства, Ахмад Шаха или еще чья-то? Немногочисленная и еще малоопытная армия республики с трудом противостояла вооруженным отрядам душманов, хлынувшим из-за рубежа, и бандам феодалов, поднявшим мятеж внутри страны. Каждый день и час ожидали нападения. Мелкие шайки кишлаку не были страшны, но душманы угрожали нагрянуть большой силой и вырезать селение поголовно. Откуда-то приходили неизвестные люди, нашептывали дехканам, что спасение их в одном: направить к Ахмад Шаху послов с раскаянием, просить его заступничества, вернуть прежних хозяев и обратить оружие против революционного правительства. Кишлак не поддавался. Как маленькая крепость, стоял он посреди провинции, пораженной душманской заразой, и над штабом его по-прежнему развевался красный флаг. Потом возникли слухи о появлении «шурави» — советских воинов, и слухи эти были противоречивы. Кто-то радовался, уверяя, что душманским насилиям настал конец, но в охваченной басмачеством провинции говорили об этом вполголоса и только близким людям. Зато взбешенные враги Апреля не скупились на самые страшные россказни о «шурави». Это, мол, не люди, а сущие дьяволы: они безжалостно стирают с лица земли целые селения, у крестьян отбирают имущество, хлеб и скот, убивают служителей ислама и разрушают мечети, а верующих заставляют отрекаться от корана под угрозой смерти, здоровых детей насильно отправляют в Советский Союз и что там делают с ними — неизвестно. Бывали россказни и похуже.

— Мы не верили, — говорил Шах Заман. — Мы ведь слышали о русских и прежде, наш односельчанин учился в Москве. А все же неизвестность пугала. Поймите нас правильно. На дорогах в те дни хозяйничали душманы, мы не получали газет, да и грамотных в кишлаке было всего двое, и те — муллы. Не было у нас и радио. Если человека пугать изо дня в день, он станет бояться собственной тени. И вот однажды мальчишки принесли весть, что недалеко от кишлака на дороге стоит военный пост с «маленьким танком», и на солдатах одежда не такая, какую носят наши. Мы сразу поняли, кто это. Присмотрелись издалека — люди как люди. И следили они только за движением по дороге. По душманским рассказам, шурави должны были бы сразу ворваться в кишлаки и арестовать хотя бы неугодных им людей. Ничего, однако, не происходило. Кишлаков они как будто не замечали, нашего — тоже. Даже обидно стало. — Шах Заман рассмеялся. — Тогда и насмелились мы сами подойти к посту. Там четверо солдат было, начальником сержант Виктор, я потом имя его узнал. Встретили нас как-то очень уж просто. Только Виктор покосился на наши винтовки и спрашивает: «Что, посмотреть пришли? Садитесь, отдыхайте, смотрите, рогов у нас нет». Среди них был один солдат-таджик, он и переводил. Мы, однако, стоим, переминаемся. Солдаты стали угощать нас сигаретами, догадываемся: вопросов ждут, а мы боимся рот раскрыть: не рассердить бы. Сержант Виктор посмотрел на мои руки и вдруг спрашивает: «Дехканин?» Я киваю: дехканин. Он свои руки показывает: «Я — тоже дехканин, механизатор». Мы как-то сразу осмелели, осторожно задали вопрос: надолго ли пришли к нам советские? У Виктора глаза светлые-светлые, не может человек с такими глазами иметь темную душу. Смотрит он мне в глаза и отвечает: «Я — сержант, а не глава правительства. Но так думаю: сколько мы в Афганистане пробудем, от самих афганцев зависит. Пришли мы сюда по просьбе вашего правительства, по его же решению и уйдем». Мало-помалу разговорились. Солдаты расспрашивали нас, что на здешней земле выращивается, какие урожаи, хватает ли воды. Потом сказали, где их палаточный городок стоит, в гости пригласили. Нам все это необычным показалось. И вдруг тот таджик спрашивает: какое богатство для дехканина главное? Тут думать нечего: земля и вода. «Что-то я сомневаюсь, — говорит солдат. — Вот вам, крестьянам, ваше революционное правительство говорит: берите помещичью землю и воду, делите, владейте, будьте сами хозяевами. Разве не справедливо, чтобы землей владел тот, кто на ней работает? А вы что? Против своего народного правительства вооружаетесь, идете на поводу у тех, кто всю жизнь на вас ездил! Люди вы или ишаки, в конце-то концов?» Ох, как мы тут зашумели, стали наперебой объяснять, что совсем не