Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

– Как прикажете, мэтр!

Сказать, что подобный поворот удивил мсье Жозефа -значит ничего не сказать. Внезапные появления чиновников из ратуши как правило не предвещали ничего хорошего. А если заявился сам мэтр Кальвин, то дела Жозефа могут быть либо плохи, либо очень плохи. Особенно если вспомнить, чем окончился последний визит мэтра. Правда, никаких наказаний после того случая не последовало, однако Жозеф тогда явно почувствовал, как земля качнулась у него под ногами. Перед любым городским чиновником Жозеф мог загладить все свои прегрешения приватным образом, однако в случае с Кальвином такой вариант никак не годился. Мэтр был чужд мирских радостей, это знала вся Женева. О его непоколебимости и неподкупности ходили легенды по всему Швейцарскому союзу и даже вне его. И всё же мсье Жозеф был человеком умным, а потому не стал искушать судьбу. Едва сдерживая внутреннюю дрожь, но не выказывая при этом ни тени растерянности, он как рачительный хозяин повёл Кальвина по вверенному подворью. Хотите увидеть? Извольте! К чему всё это? Там видно будет.

– Позволю себе напомнить, мэтр, что в месте, где мы сейчас с вами находимся, когда-то стоял гарнизон герцогов Савойских с двумя своими цейхгаузами. Никаких других замков не было и в помине. Сейчас в здании одного цейхгауза располагаются казарма для солдат тюремной стражи, конюшня и моя штаб-канцелярия. Стены с башнями также остались со времён савояров. Второй цейхгауз после изгнания из города герцога отвели для особо беспокойных его соратников и примкнувшего к ним католического епископа. Вот он, замок Луиза. Название для него само нашлось, когда в него определили одну из епископских любовниц. Ох и стервозная была баба! С тех пор этот замок дважды достраивали. А после введения в Женеве «Церковных ордонансов» выстроили и все остальные. Вот они, все в ряд: Сильвия, Брунгильда, Хельга, Эмма, Дора, Бастинда. Когда заключённые освобождаются и какой-то замок остаётся заполненным менее чем на треть, то всех оставшихся в нём арестантов переводят в другие замки. Уплотняют, одним словом. Я, с согласия Совета, позволил себе установить такой порядок, чтобы сократить расходы на содержание и высвободить солдат. Сегодня, например, свободны Сильвия, Дора и Эмма. Но, думаю, через день-два заполнятся и они. Обычно после пиров и гуляний, какие идут сейчас в городе, свободных камер в замках не остаётся, ну может быть одна-две. Помнится, года четыре назад городской суд в один день приговорил к заключению больше семисот человек. Ох и мороки он мне тогда задал своим решением! Тогда здесь яблоку было негде упасть. Лучше бы всех подсудимых казнили, как вы, мэтр, этого тогда требовали. Вот после того случая выстроили ещё и Бастинду. Мне стоило многих трудов убедить Совет в необходимости такого шага, однако теперь и в ближайшие пару лет недостатка в местах содержания заключённых точно не будет. Вот как быть с содержанием такой оравы преступников? Запасов, что отряжаются Советом, иногда бывает совершенно недостаточно …

Кальвин с мсье Жозефом неторопливо брели по территории внутреннего тюремного двора. По бокам и сзади их ненавязчиво сопровождали несколько солдат стражи. Мэтр двигался неторопливо, рассеяно посматривая на владения Жозефа и выслушивая его пояснения. Однако Жозеф своим зорким глазом уже приметил, что Кальвин сегодня выглядит довольно необычно, если не сказать странно. Взгляд мэтра, обычно прямой и строгий, такой что способен был прожечь собеседника до самого нутра, сейчас едва ли был сосредоточен на том, куда указывал ему Жозеф. «Куда он всё время смотрит? Разглядывает арестантов? Вот ещё зрелище! Высматривает прорехи в охране? Вопросов не задаёт, всё время молчит. Да слушает ли он меня? – думалось Жозефу, – ох, не к добру всё это! И зачем он приехал?»

Если бы Кальвин услышал сейчас этот обращённый к нему вопрос Жозефа, то он сам вряд ли бы нашёлся, что ответить. И это человек, который по мнению каждого жителя Женевы знал совершенно всё на свете и на любой даже самый каверзный вопрос мог дать чёткий и всесторонне обоснованный ответ.

Мэтр, оберегаемый стражниками, медленно вышагивал по внутреннему двору тюремного замка. Тут же беспорядочно бродили заключённые. Пёстрая, разноликая толпа, гомонящих на все лады арестантов – подследственных, ожидающих суда, вместе с уже благополучно осуждёнными заключёнными. По большей части это всё были обычные горожане: подмастерья, лавочники, мясники, аптекари. Компанию им составляли и более состоятельные персоны, не очерняющие руки трудом: перекупщики, менялы, владельцы мануфактур, отпрыски богатых родителей. Ещё вчера они, раскланиваясь, приветствовали друг друга на улицах Женевы, заходили в таверны, пили и шумели, делясь настроением. Однако благодаря зоркости Консистории и строгости городского суда сегодня все они оказались в тюремных застенках рядом со здешними завсегдатаями: ворами, карточными шулерами и разбойниками, кои обитали здесь, пусть и в гораздо меньшем числе.

Кальвин, оказавшись посреди этой толпы, невольно всматривался в лица арестантов. Некоторые были ему знакомы. «Уж не ищет ли он здесь кого?» – подумалось Жозефу, идущему подле и пытающемуся уловить настроение мэтра. Внезапно Кальвин остановился, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Взгляд его устремился к дальней стене Доры, где небольшим кругом толпилось несколько заключённых. Со стороны казалось, будто кучка схоларов-первогодков обступила своего профессора и слушает его, боясь упустить хоть слово. Но ни один из этих «схоларов» не занял Кальвина так, как тот, вокруг кого все они сгрудились. Сутулая, старческая фигура в полуистлевших лохмотьях, поникшие плечи, но гордо поднятая голова и всклокоченные седые волосы. Остановившись в отдалении, Кальвин пытался получше его разглядеть. Его невольный vis-a-vis, словно бы почувствовав неладное, обернулся. Глаза их встретились. И снова Кальвин увидал этот открытый и пронзающий, как выпад пики, взгляд горящих, словно уголья, глаз. Взгляд, который Кальвин узнал бы из тысячи, которого ему так не хватало и который повергал его в смятение. Заключённый, что стоял у тюремной стены, был он, – Сервет.

Вокруг, толкаясь и гогоча, бродили другие арестанты. Все они спешили насладится прелестями обычной прогулки: светом солнца, простором двора, свежим воздухом и свободным разговором. Сидя большую часть суток в тесной и душной камере невольно начинаешь ценить даже такие простые мелочи. Однако, оказавшись в этот момент между мэтром Кальвином и арестантом Сервэ, они невольно чувствовали напряжённость и тревогу, какую ощущаешь, встав на смертоносную линию аккурат между противниками, целящими друг в друга из мушкетов.

Два достойнейших мужа своего времени, два величайших ума, два могучих соперника, равных по силе в своей вере в Бога и столь же непримиримых в понимании Его