Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

– Что? – встрепенулась, перевела взгляд на Рут, тонут в зрачках жаркие, мертвые угольки. – Извини, о чем мы? Ах да. Не беспокойся, тебе не за что платить своей жизнью. Ты свободна.

Юсиль рывком вскочила на ноги.

– Правда?

– Да, сестра. И более того. Ты можешь уйти с ней, если она не захочет остаться с нами.

– С чего вдруг такая честь? – Ладони привычно ищут рукояти мечей, но не находят.

– Такова моя благодарность.

– И я могу уйти прямо сейчас?

– Как пожелаешь.

– И я могу забрать его?

– Да, – сверкнули зубы в насмешливом оскале, – но только после того, как мы возьмем с него свою дань.

Он вскинул голову, недоумевая, переводил взгляд с лица на лицо, пытаясь понять, о чем они говорят, денег у него отродясь не было. Смотрит на него госпожа Рут, странно смотрит, предчувствием беды веет от ее взгляда. Кошки вокруг тоже смотрят, голодные, пьяные от близости добычи, нетерпение дрожью бежит по коже, учащая дыхание…

16

Течет жара в шатре, тянется светлейшая взглядом к маленькому потолочному окошку, ловит лицом жалкую струйку прохлады. Не принося облегчения, мятый платок лишь царапает лоб.

– Погоня так и не утолила твой гнев? – смеется предводительница Диких Кошек, танцуют на щеках тонкие белые линии, тысяча косичек льется по голым плечам. – В твоем возрасте, всю ночь верхом. Стоило ли?

– Стоило, – терла кулаком поясницу, лицо стекленело в безмятежности. – Верни мою собственность. Я тут же уеду.

– Я не гоню тебя, живи сколько хочешь.

– Ты с ума сошла! Здесь? Среди Диких Кошек?

– Мало удобств, светлейшая?

– Лако, прекрати издеваться надо мной!

– Здесь нет имен! Ты знаешь закон.

– Да плевать мне на ваши законы.

– Я согласилась выслушать тебя, Лакл, – отшвырнула горсть косичек с плеча, – только потому, что в детстве мы были очень дружны. Не испытывай на прочность мое хорошее отношение к тебе. Детские воспоминания быстро тускнеют.

– Прости.

Поспешила с извинениями, мурашки скользнули по коже, и тут же раскаяние, запоздалое, ненужное, лизнуло шершавым языком, зря все это, зря, что я тут делаю? Что-то недосказанное, в глубине, касалось робкими щупальцами, требовало ответа, но мысль суетно бежала прочь, страшась разглядывать узоры догадок.

– Я решила сказать тебе, – сумрак копится в провалах глаз неподвижного лица, – это не в моих правилах, но я хочу, чтобы ты узнала.

– О чем?

– Мне заплатили, чтобы… – скользит кошачий блик в глубине зрачков, осторожный, цепкий, выжидающий. Склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к внутренним весам: какая чаша перевесит.

– Что? – не выдержала долгой паузы, но тут же волна предчувствия накатила, накрыла с головой. – Да что же?

– Убить тебя.

Время остро застонавшей повозкой дернулось и остановилось. Словно это уже было когда-то, словно дурной сон. Безмолвие долгое, тяжкое распростерлось вокруг, и только где-то далеко-далеко медленные, тугие удары сердца, ниточка ритма, удерживающая все на своих местах.

– Интересно, – поправила прядь у виска, дрожь текла по пальцам, еще незаметная. – И много?

– Много, светлейшая, – лицо-маска кивает, змеями качаются белые спирали, ночь смотрит на нее провалами глаз. – Но я не знала, что убить нужно именно тебя.

– Это что-то меняет?

– Да, Лакл, – наклонилась вперед, попадая в узкую полосу света из потолочного окна, медленные блики запульсировали в зрачках. – Ты часть моего детства. Часть времени чудес. Я не хочу пачкать это кровью.

Рывком тронулась повозка, хромая в такт болезненным ударам крови в висках.

– Ты предлагаешь мне выкупить жизнь?

– Нет, – откинулась в сумрак. – Нет. Ты мне ничего не должна.

– Так не бывает, – страх стыл на ладонях липкой влагой, – я не верю.

Платок в руке раскаленным камешком жег ладонь. «Святые, где я ошиблась? Какой знак пропустила?» Веер лиц метался перед глазами.

– Кто тебе заплатил?

– Не знаю. Но с деньгами я получила еще кое-что, – сунула руку под шкуры, вытащила что-то маленькое, свет ударил в ладонь, вспыхнул радужным колким сиянием прозрачный камень в оправе. – Перстень. Узнаёшь?

– Нет. Белый камень. Это так дорого.

– Подумай, светлейшая.

Белый камень. Что-то было совсем недавно, даже не разговор, пара фраз. Шепчущиеся домоправительницы, коробочка в толстых коротеньких пальцах и лица одинаковые, восхищенные, с радужной поволокой в глазах.

– Домоправительница, не помню ее имени, та, что работает у Инкрс, на днях говорила что-то о платье, но я не слушала. Только ее слова: «белый к белому». – Обвела взглядом тесный шатер. – Это она. Инкрс.

– Думаешь?

– Больше некому. Никто не осмелится кроме нее.

– Надо же, вот так запросто выбросить целое состояние, – засмотрелась на игру граней. – Что же ты ей такого сделала?

– Сделала? – распахнулась вдруг запретная дверца надоедливого предчувствия, вырвалось болезненное эхо, зашлось набатом. – Нет! Я как раз не сделала!

– Чего же?

– Я не поехала в столицу.

– Ты смеешься? Из-за этого не убивают.

– Меня заманили сюда, заманили как голодную собачонку, дразня куском мяса на веревочке. Святые, какая же я… – заметалась по шатру, предчувствие беды перехватило горло, лишило воздуха. – Инкрс никогда бы не решилась на убийство, если бы не мятеж. Святые, почему я была так слепа? Почему? Я должна была предупредить верховную.

Опустилась на шкуры, не было сил следить за лицом, не было сил бороться с отчаянием. Предводительница склонилась к ней, схватила за плечи и встряхнула так крепко, что Лакл невольно вскрикнула.

– Прекрати! Надо бороться, светлейшая! Рвать зубами всех, кто стоит у тебя на пути, даже если этот путь будет последним.

– Мне страшно…

– Так сделай свой страх союзником! Обопрись на него, возьми его силы! Нельзя сдаваться до поединка. Если твой противник пытается ударить в спину, значит, он очень тебя боится. Слышишь? Где твоя ярость, Лакл? Где твой гнев? Неужели ты не ответишь на оскорбление?

– Отвечу.

– Мне не нравится твой голос.

– Отпусти, мне больно, – стиснула зубы до немоты в челюстях. – Отпусти!

Усмехнулась предводительница, опустила руки.

– Мои кони в твоем распоряжении, идем.

Лакл отодвинула полог шатра, день плеснулся в лицо, сияющий, шумный. Закрылась ладонью – как ярко. Черная фигура вдруг возникла на пути. Отшатнулась, уронила руку с лица. Но нет, померещилось, это всего лишь Викл.

– Мы едем в столицу, – улыбка никак не хотела задерживаться на губах.

– Как скажешь, светлейшая. Но…

– Что? – заторопилась за предводительницей. Куда там, не идет, летит, не поспеть за ней быстрым шагом. – О чем ты, Викл?

Чуть в стороне от лагеря распятое тело на земле, без замков, просто колья и веревки. Брезгливо отдернула взгляд. Ночные забавы Кошек. Дикарки.

Викл споткнулась. Удивленно обернулась к ней, ловя ускользающие, беспокойные тени в зрачках. Радость? Или это игра света?

– Что?

Воительница молчала, пряталась за ресницы, но что-то внутри нее бродило яростно, румянцем полыхая на щеках.

– Викл!

И сложилась вдруг мозаика, холод промозглый, неожиданный дохнул в лицо. Сенги… Заставила себя подойти. Смотрела на истерзанное, окровавленное тело. Ничего не чувствовала. Просто смотрела. Кровоподтек на лице, синюшные разводы от веревок, кровавые следы плетей по всему телу, разбитые, пересохшие губы… И грязь, грязь на коже, грязь кругом…

Предводительница возникла рядом.

– Извини, светлейшая, забыли отвязать.

– Он жив?

– А что ему сделается? – сверкнули жемчугом ровные зубы.

– Ты же знала, что он принадлежит мне.

– Мы не делаем исключений. Пойми.

– Ты – закон. Ты могла.

– Зачем? Это всего лишь мужчина, а мне хотелось порадовать девочек.

– Всех порадовала?

Засмеялась предводительница, расплескал колкие искры знак на груди.

– Нет, на всех его не хватило, даже зелье не помогло. Но многим перепало. Ты сердишься?

– Мне нужно в столицу, – иней на губах, льдинки жгут на выдохе. – Мало времени.

– Я приведу коней, – убежала в плещущуюся светотень, только жидкий огонь метнулся по косичкам.

Грязь… Холод студил кожу, полз медленной, ломкой волной по телу. Грязь… сколько грязи…

Он открыл глаза. Губы шевельнулись, тонкая струйка крови потекла по подбородку. Скорее догадалась, чем услышала мольбу о помощи.

Кусок мяса на веревочке. Как глупо, святые, так глупо попасть на вечную как мир наживку. Веер лиц и событий вновь распахнул перед ней длинную череду перьев-картинок. Где-то там был источник ее бед, знак судьбы, от которого отмахнулась, ступила не на ту тропу. Где?

Отпустила, бросила поводья своей судьбы, бродила слепая среди змей. Святые уберегли от страшного. Получится ли исправить ошибки? Хватит ли времени? Острие топора вдруг явственно почувствовала у шеи, острое, ледяное. Судорога узлом стянула живот.