Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

Кто ж тебя так запугал, милый мальчик? Хотя, она медленно усмехнулась, всегда найдется учитель.

Напольные часы тихо вздохнули, и по комнате поплыли густые, тяжелые звуки. Она считала удары, как в детстве, загибая пальцы. Пробило шесть тактов.

– Как ты думаешь, я очень уродливо выгляжу с таким животом?

– Нет, госпожа, что вы. Материнство украшает женщину. Вы просто светитесь изнутри, госпожа.

– Ну нет, – усмехнулась, качая головой, – это солнце отражается от дверцы шкафа, все время бьет в глаза. Материнство – вещь полезная, но вряд ли это бочкообразное состояние меня украшает.

– Но, госпожа, это же чудо – ощущать внутри себя новую жизнь.

– Со стороны, может быть, это и кажется чудом. Потаскал бы такой живот, сразу бы по-другому заговорил.

– Чудо не дается легко, госпожа, – чуть слышно возразил он.

Еще одно очко в твою пользу, ангел. Никто другой не посмел бы противоречить женщине.

– Ребенок, по-твоему, чудо?

– Да, госпожа, это дар небес.

– Вне зависимости от пола?

– Да, госпожа.

– Твои слова достойны казни, избранник.

– Но это так, госпожа. Мальчики не знают матерей.

– Таков порядок. Они не могут наследовать.

– Это, наверное, счастье, когда о тебе заботится мать, госпожа. Видеть ее каждое утро, ловить ее улыбку, слушать ее. Почему мальчиков лишают матерей, госпожа?

– А зачем содержать бесполезное существо? Это не оправдывает себя. Для женщины рождение мальчика – позор. Ты предлагаешь держать его при себе как напоминание? Бред.

– Я не об этом, госпожа.

– О чем же?

– Почему все так, госпожа?

– Как так? Не понимаю.

– Почему все так несправедливо, госпожа?

– Несправедливо? Мужчины не заслуживают большего. Мы и так делаем для вас слишком много: даем кров, работу, приглядываем, чтобы не поубивали друг друга.

– А разве нельзя просто жить, госпожа? Между нами не так много различий.

– Между нами – бездна. И одним желанием ее не уничтожить. Так было и так будет во веки веков.

– Ну как ты тут? – золотым вихрем ворвалась Лакл в комнату, одним движением брови заставляя Сенги вскочить с дивана, устремилась к дочери, заслоняя. – Все хорошо, родная?

– Да, Ла, – улыбка против воли текла по губам. – Все хорошо.

– Ты еще здесь? – полуоборот головы в сторону избранника, легкий румянец на щеках. – Убирайся.

– Да, госпожа, – Сенги торопливо вышел.

– Ты так строга с ним. – Тин смотрела на дверь, и чудился высокий, стремительный силуэт.

– Закон предписывает…

– Ла, – перебила она, качнув головой, обрывая ненужные слова, – не надо, – взяла ее за руки, пальцы холодные, неподвижные, усадила рядом, – он ангел.

Лакл опустила ресницы и осторожно вздохнула.

– Девочка моя…

– А ты отрубила ему крылья.

Светлейшая подняла глаза. Смешинки сияли в зрачках, бродили по губам.

– Девочка моя, зачем же мне ангел в небе?

12

Ее раздражало все: рябенький, приторный рисунок обивки внутри кареты, пыльные занавески с тяжелой бахромой, стучащие о стекло растрепанными крыльями, платье вычурное и жесткое, с немыслимым количеством тончайших юбок, едва помещавшихся в тесном пространстве кареты, локоны, прихотливо обрамлявшие лицо и все время лезущие в глаза, и этот запах, которым отметила ее запястья и шею строгая домоправительница, самый модный в этом сезоне, но тошнотворно-сладкий, от которого не было пощады нигде. Но ты сама этого хотела, зло шептала себе, мечта сбылась, удачливая воительница стала светлейшей, вот оно, счастье, так что ешь его досыта.

Карета остановилась. Лекус, скверный мальчишка, полуприслужник-полуизбранник, распахнул дверь, согнувшись в поклоне, чтобы госпожа в случае надобности могла опереться о его плечо. Вздохнула, насколько позволил корсет, оживляя на лице рассеянно-задумчивую улыбку, чуть прихватила пальцами юбки и скользнула вниз, в летний, жаркий день.

Дом ослепительно белый, в бахроме увитых цветами балкончиков, стелил к ее ногам кружево мраморной лестницы. Заторопилась по ступеням вверх мимо почтительно кивающих воительниц, мимо стайки хохочущих нарядных девушек, мимо толстушки с коробкой булочек.

Двери сомкнулись за ней, и хозяйка заведения, осветившись умелой гостеприимной улыбкой, пошла навстречу сквозь анфиладу комнат, неся хрустящий шорох накрахмаленных юбок.

– Добро пожаловать, светлейшая Рут. Я рада тебя видеть.

– Взаимно, Теркс, – добавила льда в улыбку и чуточку высокомерия в тонкий росчерк брови, но не много, а в самую меру, ровно столько, сколько предназначено для хозяйки самого лучшего в городе заведения. – Светлейшая Инкрс приехала?

– Да, и ждет тебя. Я отвела ей лучшую комнату.

– С фонтаном? – Вспомнился мраморный бутон с неторопливыми струями, и не удержала детской, восторженной улыбки, такой не к месту, такой непростительно глупой.

– Да, – снисхождение вяло ожило на губах хозяйки.

– Мне так нравится эта комната, Теркс.

– Рада это слышать, светлейшая. И раз уж она тебе так нравится, надеюсь, ты найдешь дорогу сама.

Улыбка послушно легла на губы. Как она посмела? Она обязана проводить до дверей! Ах ты, облезлая кошка, ну подожди.

– Найду, Теркс, найду, – и так загадочно усмехнулась, наполняя голос бархатисто-развязными вибрациями, что хозяйка слегка переменилась в лице, тревожно воззрившись на нее, сомнение лапкой морщинок скользнуло по жемчужному, безукоризненному лбу. – Найду, – повторила, с удовольствием ловя далекую, тщательно скрываемую ниточку страха в ее глазах. – Не утруждай себя.

Прочь от нее, но не так быстро, а то подумает, что я убегаю. Вот и комната. Резко выдохнула, сбрасывая волнение, оглядела платье – все идеально, скользнула руками по прическе, ожерельям и медленно распахнула дверь.

Нет! Только не это! Запах сигаретного дыма, отвратительный, едкий, ударил в ноздри. О святые, только не это!

– Светлейшая Инкрс, – чуть присела, прижав подбородок к колким ожерельям, – ты звала меня?

– Да, дорогая.

Женщина на диване слабо кивнула. Взгляд из-под опущенных век, осторожный, холодный, пронзил насквозь. Безмятежность, словно печать на безукоризненно прекрасном лице, сияла мертвой звездой.

– Я слушаю тебя.

– Присаживайся, – указала та рукой с зажатой сигаретой на угол дивана рядом с собой, ядовитый дым оставил мягкий росчерк в воздухе.

«Что я ей, собачка? – возмущенно стиснула она зубы. – Еще бы посвистела. Сидеть рядом и дышать этой вонью, нет уж, наслаждайтесь сами».

– Благодарю, светлейшая, но…

– Не нужно церемоний, дорогая, – неожиданно сильно схватила та за руку и дернула к себе, насильно усаживая рядом. – У меня слишком мало времени, светлейшая Рут.

– Я слушаю тебя, светлейшая Инкрс. – Дым жег горло, щипал глаза и унижал, бесконечно унижал невозможностью избежать этого зловония. Она старалась тянуть воздух маленькими глотками, давя кашель и злость, укрыв ресницами слезящиеся глаза.

– Ты знакома с Лакл?

– Мы несколько раз встречались.

– Это значительно упрощает дело. – По губам зазмеилось отражение улыбки. – Значительно.

Едва удержалась, чтобы не отмахнуться от дыма.

– Какое дело?

– Ты видела ее избранника?

– Нет, не приходилось.

«Так я тебе и сказала, – злорадно усмехнулась про себя Рут, – видела я его, видела! А тебе не скажу. Лакл им гордится, словно редкой породы псом. Но он смазливенький, в этом ему не откажешь».

– Жаль, – Инкрс улыбалась почти нежно, почти искренне.

«Знает, – тоскливо заскреблось внутри, – она знает, что я его видела. Мерзавка». Холодные мурашки потекли по спине.

– Но я могу его увидеть, светлейшая Инкрс. Меня часто приглашают на вечера к Лакл.

– Это было бы очень кстати, светлейшая Рут.

– При чем здесь избранник Лакл?

Прекрасное лицо озарилось чуть смущенным, по-девичьи целомудренным светом.

– Говорят, он хорош собой, – легко потупилась она. – Весь город о нем говорит.

Если она еще и покраснеет, я расцелую ей руки. Святые, какое мастерство. А я-то, дурочка, считала, что прекрасно владею собой. Мне до нее так далеко, что, если буду бежать всю жизнь, не пройду и половины пути.

– Я слышала, у тебя четыре избранника, светлейшая Инкрс.

– Да, вернее, – хищное, капризное выражение облачком скользнуло по лицу, мимолетно исказив прекрасные черты, – сейчас три. Один недавно умер.

Да уж, умер. Весь город два дня носился с этой историей. Смаковали кровавые подробности. Гадюшник. Быть милосердным к умирающему врагу – это первое, чему учат юных воительниц, подарить смерть, когда не можешь подарить жизнь. Но здесь другие правила.

– Ты ищешь четвертого?

– Вовсе нет. С чего ты взяла?

– Твои вопросы, светлейшая.

– Ах, это, – безмятежность опять воцарилась на ее лице. – Нет, на будущей неделе я возвращаюсь в столицу. Ты бы не хотела составить мне компанию?

«Что ты задумала, Инкрс? Это слишком лестное предложение. Слишком большая честь для меня. Я для тебя лишь выскочка, которую ты хочешь использовать в своих интригах. Но вопрос в том, насколько выгодно мне будет участвовать в них».