Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

– Викл, я…

– Ты думала, я не посмею? Да? – Она вымученно ухмыльнулась. – Видишь, я смогла. – Вздернула подбородок, мотнув растрепанной гривой. – Смогла!

Светлейшая приподняла бровь.

– И что?

– А то! – выкрикнула зло и вдруг, словно сломалось что-то внутри, задрожала. – Что я говорю?! Прости меня, прости, – она рухнула на колени, ткнувшись лицом в жесткие, золотые узоры платья Лакл, и жалко разрыдалась. – Я совсем сошла с ума. Прости меня. Я ненавижу его. Он отнял тебя у меня. Прости меня, прошу. Я глупо сделала, но я совсем отчаялась, ты не замечаешь меня. Избегаешь.

– Нет, – Лакл погладила её по голове, невесомо касаясь волос. – Это не так.

– Правда? – Викл подняла заплаканное лицо, отчаянно мечась глазами. – Скажи мне.

– Он всего лишь мужчина, – ее пальцы скользнули по влажной щеке, нежно, бережно. – И мой избранник. Но не более, глупышка, не более. – Пальцы скользили, лаская. – Не придумывай больше, чем есть на самом деле. Тебя мне не заменит никто.

– Правда? – робко улыбнулась Викл.

– Правда-правда, – Лакл улыбнулась тоже.

– Ты не сердишься на меня? – Викл поймала ее ладонь и прижала к губам. – Скажи, – шептала, целуя пряно пахнущие, тонкие пальцы.

– Разве на тебя можно сердиться?

– Значит – нет?

– Значит – нет.

– Ты возвращаешь мне жизнь, – потянулась к ней, сияя мокрыми глазами. – Благодарю.

– Глупышка.

9

Тени скользят, мнутся, прячутся от лепестка пламени в руке. Длинный коридор. Тихо. Ночь прильнула к стеклам огромных окон и следит, давит тысячеглазым взглядом в спину.

Лакл зябко поежилась. Святые, как длинны коридоры в заезжих домах. Как безжизненны. Отыскала нужную дверь, толкнула, беззвучно отошло в сторону массивное полотнище. Свет призрачно отделяет сумрак от ночи, серебрится на грязных узорах стен, кутает в тени маленькое, низкое ложе.

Спит. Все еще спит. Такое юное, такое непростительно спокойное лицо. Раздражение паутинкой ткалось внутри в бесконечные, острые нити. Зачем позволила? Зачем? Но кто же знал? Викл, что ты наделала? Дурочка. Сладкая моя дурочка.

Он открыл глаза. Удивление плескалась в зрачках, сонное, доверчивое, он не узнавал ее, рассматривал как чудесную картинку.

– Выспался?

Голос. Бархат кошачьей лапы. Нежный, но так близко смертельные когти. Сенги улыбнулся. Женщина прекрасная, добрая смотрела на него. Ждала ответа. Кто она? Святая? Да, это она, та женщина с картины. Святая…

– Сенги!

Хлестнула по щеке, больно, отрезвляюще.

– Вы похожи на святую, госпожа, – зачем-то прошептал он вслед ускользающему видению.

Она усмехнулась.

– Как мило. Еще чуть-чуть, и я расплачусь от умиления, – присела она на краешек ложа. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, госпожа.

– Сомневаюсь. Я прекрасно знаю последствия зелья, – усмешка текла по холодным губам. – Слабость, головокружение, судороги, лихорадка. Так что не лги мне.

– Простите, госпожа. Я не хотел вас огорчить.

Вздернула тонкую бровь, хотела сказать что-нибудь ядовитое, но промолчала. Он лежал так близко. Но не было сил протянуть руку. Ночь окутывала ее давящей пустотой, студила пальцы до ломоты.

Огромные, очерченные синяками лихорадочные глаза, испарина на лбу, ее взгляд скользил по-хозяйски придирчиво, губы припухшие, сухие, на запястьях багровые отметины. Всю ночь! Проклятье! Брезгливая гримаса исказила лицо.

– Еще никогда я не делила мужчину с другой, – голос ровно выводил фразу, правильно выдерживая интонацию. – Это унизительно, избранник.

– Но вы же…

– Да. Разрешила. И только ей. Больше бы никому. Бедная девочка. Она не должна была. – Вскочила, прошлась по комнате, тек по коже черный шелк, расплескиваясь у ног. – По закону я должна вас убить. Тебя и ее.

– Как вам будет угодно, госпожа.

Она вновь села, заглянула в тревожно распахнувшиеся глаза. Испугался. Да, милый мальчик, как бы ты ни молил о смерти, ее ты все же боишься.

– Я еще не решила, как мне поступить.

Тишина. Свеча потрескивает на столике, неподвижный язычок пламени бутоном дремлет на тонкой ножке фитиля.

– А может быть, отпустить тебя? – Слова вырвались сами собой, как игривые, глупые котята. Бессмысленные, ненужные слова, просто каприз, навеянный долгой, холодной ночью.

– Госпожа, – застенчивый, радостный свет озарил его лицо, – вы правда хотите?

Ей захотелось его ударить. Из всех сил. Чтобы угас этот свет. Этот нестерпимый свет, который никогда не появлялся, когда он видел ее.

– А ты хочешь этого? – Лицо застыло послушным, дрессированным зверьком.

– Да, госпожа.

– Даже после стольких ночей со мной?

– Не по моей воле, госпожа, – прошептал он едва слышно.

– Да? – слегка удивилась она. – Бедный мальчик. Я так жестоко с тобой обошлась. Ты простишь меня?

– Госпожа, тут нет вашей вины. Я не знал обычаев. Это случайность. Это моя вина.

Долго смотрела на него, искала насмешку. Святые, все никак не привыкну к его простодушию.

– Не вини себя, – невесомо прикоснулась к его руке, – не надо.

– Госпожа, вы так добры. – Свет переполнял его, лихорадочный, страстный, сжигающий.

Отвела взгляд, пряча под ресницами. Невыносимо, святые, это невыносимо видеть.

– А когда ты станешь жрецом, ты будешь вспоминать меня?

– Я не смогу забыть вас, госпожа.

– А наслаждение, которое я подарила тебе, ты будешь помнить?

– Госпожа…

– А наши долгие ночи? Сенги, наши долгие ночи ты будешь помнить?

– Госпожа…

– А город, Сенги, ты еще не видел город. Там столько интересного. А ты станешь калекой. И ничего, слышишь, ничего уже нельзя будет изменить. Разве ты не будешь жалеть об этом?

– Нет, госпожа, – мучительный румянец залил его лицо. – Нет.

– Жаль. Мне жаль, Сенги, что я не стала, – она всхлипнула, – для тебя…

Послушные слезы щедро заструились по щекам.

– Госпожа, – он растерялся, – прошу вас, не надо.

– Сенги, я так одинока. – Лакл рыдала. Рыдала искренне и самозабвенно. – Мне так тяжело, Сенги, если бы только знал. Ты единственный, кто понимает меня. Только ты можешь утешить меня, поддержать. Но ты все время хочешь уйти. Святые, за что? Я молюсь каждый день, чтобы не казаться тебе такой противной.

– Нет, госпожа, это не так. Я очень хорошо к вам отношусь, не плачьте, прошу вас.

– Правда? – Изумление, чеканное, яркое, застыло на лице. – Я тебе не противна?

«Выгляжу полной идиоткой, – она порывисто вздохнула. – Гадко, светлейшая, гадко. Сейчас мальчик начнет плакать, глядя на тебя».

– Нет, госпожа, нет, как вы могли так подумать.

Она промокнула слезы.

– Значит, все не так плохо? Ты не бросишь меня? – Улыбка робко проявилась на дрожащих губах. – Не бросишь?

– Госпожа, – страдание исказило его лицо, – но вы же хотели…

– Что? Отпустить тебя? Но зачем нам расставаться, если мы сами этого не хотим? Верно? Или, – умолкла, словно пораженная горькой догадкой, – я неправильно тебя поняла? Ты хочешь уйти?

– Да, госпожа.

Она слабо вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Святые, как ты жесток!

– Госпожа, простите меня.

Лакл опустила руки. Скорбь, безысходная, отчаянная, царила на ее лице.

– Сенги, я останусь совсем одна.

– Госпожа, – слезы стояли в его глазах, – меня заменит любой.

– Мне жаль, что ты ничего не понял.

– Госпожа, как бы я хотел остаться. – Он готов был броситься к ее ногам, чтобы утешить. – Вы такая умная, такая красивая. Вы забудете меня. Я не тот, кто вам нужен.

Лакл порывисто вздохнула, покачнулась и почти случайно оперлась, положила руку ему на грудь, едва уловимая дрожь прошла по коже, сердце под пальцами забилось сильнее.

– Сенги, тебе понравилось зелье?

Он смотрел на нее, небо, пронзительное осеннее небо застыло в распахнутых глазах.

– Оно горькое, госпожа.

– А я почти забыла его вкус, – она медленно улыбнулась, – так давно это было. Будто в другой жизни.

– Госпожа…

– Нет, ничего не говори. – Его губы, пересохшие, потрескавшиеся, накрыла ладонью – шершавые, горячие. – Не надо. Ты хочешь уйти сейчас?

– Да, госпожа.

– Ты так слаб. Оставайся до утра.

– Я бы хотел уйти сейчас, госпожа.

– Хорошо, – взгляд угас под ресницами. – Иди. Только что же будет с Убежищем? – Он, казалось, перестал дышать, обратившись в слух. – Мне придется его разрушить.

– Нет! – вскрикнул он, как от непереносимой боли. – Нет, госпожа, только не это.

– Почему? Ты уходишь. Уходишь по своей воле. И наш договор теряет силу. Я вольна поступить как мне захочется. Не правда ли?

– Вы смеетесь надо мной, госпожа?

Она слегка пожала плечами.

– Тебе нужен мой ответ? – она зевнула, прикрыв губы пальцами. – Я вижу, что нет. Ты сообразительный мальчик.

Он закрыл глаза.

– Что ж, – Лакл встала, – я приняла решение. Ты будешь жить и останешься моим избранником.

– Я не достоин такой чести, госпожа, – прошептал он, – лучше прикажите меня убить.