Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

Она смотрела, окутанная ветром, и разгорались в зрачках жадные, черные звезды.

– Зачем ты сюда пришел?

– Горы, госпожа, мы все дальше уезжаем от них.

Смеялась в ответ, не отпускала взгляд.

– Горы видно из города. Ты привыкнешь.

– Я в этом не уверен, госпожа.

– Пройдет время, и сам не захочешь уезжать. – Усмешка текла в звездной черноте. – Поверь мне.

Вылетела нежданно на вершину всадница, осадила нервного скакуна. Путает ветер тысячу разноцветных косичек, блестит умащенное, чуть прикрытое шкурами тело.

Оглянулась госпожа, побледнела.

– Ты?!

Выгнулась в седле всадница, смеялось лицо, исполосованное черными линиями, на щеках мялись белые спирали. Заговорила, незнакомый язык, каркающие звуки. Госпожа хмурилась, кусала губы, рвала кружево на рукавах.

– Уходи, – бросила она сквозь зубы Сенги, – иди в свою повозку и не смей покидать ее.

Ютка уже летела навстречу, осадила жеребца рядом, неспокойно металась взглядом вокруг. Всадницы пронеслись мимо, гортанно и протяжно крича. Загорелые, лоснящиеся тела льнут к нечесаным гривам лошадей. Белые спирали на щеках, черная краска вокруг глаз, как пустые глазницы.

– Кто это, госпожа? – он удивленно проводил их взглядом.

Презрительно сплюнула.

– Дикие Кошки. Дань собирают. За проезд. Совсем обнаглели. И нечего на них пялиться, – ударила рукоятью меча в спину, – лезь в повозку.

Внутри сумрачно, плотная ткань почти не пропускает свет. Душно. Пыльный запах соломы щекочет ноздри. Топот копыт приблизился и вдруг смолк, разом, как обрубленный. Короткие ножи вспороли ткань полога в разных местах, ворвались на повозку смеющиеся Кошки. Шаловливые пальцы ощупали Сенги, заломили руки за спину, туго перетягивая запястья кожаной петлей. Выволокли из повозки, бросили лицом вниз к ногам предводительницы.

– Нет, – шипит светлейшая, падают на землю белые лохмотья кружев. – Ты не посмеешь!

Молчит Дикая Кошка, мягким сапожком переворачивает Сенги, разглядывая.

– Нет, – повторяет светлейшая, – нет.

Викл наклоняется к ней, шепчет что-то. Нервно вздрагивают ноздри светлейшей.

– Поединок, – говорит она, – поединок. Ты не смеешь отказаться.

Молчит всадница, не сводит глаз с Сенги. Неподвижны узоры на щеках, прячется огонь в провалах глаз.

– Хорошо, – кивает предводительница, звенят обереги в косичках, – пусть будет поединок.

– Так дай же, – торопит светлейшая, – дай знак начала, солнце уже высоко.

Смеется Дикая Кошка, сверкают зубы в оскале.

– Не подгоняй меня, светлейшая. Ты же знаешь, я этого не переношу.

Оборачивается к воительнице Лакл, смотрит в глаза.

– Ты должна победить!

– Я лучшая, ты забыла, – улыбается Викл, ветер теребит высоко затянутый на затылке хвосте.

– Да, ты лучшая, – кивает светлейшая, – подари мне победу, старшая.

– Я не подведу.

Друг против друга: Викл и Кошка. Плетут узор поединка, глаза в глаза, солнце обжигает острие мечей. Танцует Кошка, пронизывает воздух меч, не успевает дотянуться до черной фигуры. Смеется Кошка, ускоряет танец, но вновь и вновь только воздух режет клинок. Лишь однажды встретились мечи, и опять отступила воительница, выжидая.

Закричали что-то Дикие Кошки, запрыгали, подбадривая подругу. На мгновенье отвлеклась, отвела взгляд, но летел уже навстречу клинок…

Кровь сквозь пальцы жаркими толчками уходит. Оступилась, рухнула в траву, расплескались тугие косички веером вокруг головы. Молчали Дикие Кошки. Хмурилась предводительница.

Посветлело лицо госпожи и тут же холодом равнодушия задернулось. А за ее спиной танцевали в горячем ветре сияющие и недостижимые вершины гор.

8

– Она так сказала? – Стакан холодил пальцы, но пить не хотелось. Ничего не хотелось. Только вспороть душу, вытряхнуть этого маленького злого червячка, который грызет и грызет, и нет от него спасенья.

– Да, госпожа.

– Надо же, согласилась, – кривая усмешка ломает губы. – Не ожидала.

– Госпожа, я могу идти?

– Звереныш, ты так ничего и не понял.

– О чем вы, госпожа?

– О награде за поединок. – Поставила стакан на столик. – Светлейшая подарила мне ночь с тобой. Ты сам принес ее согласие. – Пальцы теребят бахрому на ножнах. Подарила. Уступила на одну ночь. Светлейшая, зачем? Что я тебе сделала? – Ложись.

Он не шевельнулся, просто стоял и смотрел, неприятно смотрел, как смотрят на умирающего. Ненависть остро царапнулась в груди, и забилось в сжатых до боли пальцах только одно – убить, убить, убить. Но нельзя, опять нельзя, даже избить нельзя. О светлейшая, за что? Что я тебе сделала?

– Ты слышал, что я сказала?

– Да, госпожа.

Обошел ее, словно мебель, потянулся к пуговицам рубашки неловкими пальцами. Не сдержалась, ударила, сбила с ног, завыла тихонько от непереносимой тоски. За что ты меня так, светлейшая? За что?

Он корчился у ее ног, жалкий, слабый, ненавистный. И хоть бы раз закричал, взмолился о пощаде. Нет. Только смотрел. Так и не научился опускать глаза перед женщиной. Но светлейшей нравится. Это ее забавляет. Стиснула до сладкой судороги рукоять меча. Отвращение яркое, тошнотное вдруг накатило, не перенести.

– Убирайся! Убирайся, звереныш! И передай светлейшей, что я отказываюсь от награды.

– Я передам, госпожа. – Он встал, ухватился за спинку ложа, едва держась на ногах.

А она улыбнется и скажет: я знала. Да, она знает. Злые слезы вдруг покатились по щекам. Она улыбнется. Улыбнется ему, зверенышу. Ему. Гнев и ненависть гремучей смесью выплеснулись в кровь. Хорошо же, светлейшая, хорошо.

– Плевать! – Метнулась к столику, стиснула бутыль в ладони, вязкие капли потекли в стакан. – Плевать на все. Она согласилась. – Отхлебнула жадным большим глотком, передернула плечами, отвратительный вкус. Подошла к Сенги. – Пей, – больно ударила по губам стаканом. – Пей!

Он с трудом проглотил горький напиток.

– Это яд, госпожа?

Викл расхохоталась.

– Слишком большая честь для тебя.

– Я могу уйти, госпожа?

– Нет. Сейчас ты ляжешь. Туда. И живо.

– Да, госпожа, как прикажете.

Мир сузился до размеров комнаты, ласковый, жаркий. Викл зажмурилась, что-то освободилось в ней, огонь пробежал по жилам темной безумной волной. Сорвала оружие, сбросила костюм. Воздух мягко коснулся горячей кожи. Замки Оанды показались такими забавными, и как она раньше этого не замечала.

– Сейчас подействует, звереныш, – она склонилась над ним, обжигая зрачками. – Подожди немного.

Ее голос вдруг наполнился цветом и рассыпался по комнате радужными, шкодливыми пятнами, они бродили по стенам, касались ее лица, текли с губ. Сенги восторженно следил за ними, и предчувствие чего-то необыкновенного вдруг наполнило его, щекоча смешливыми, теплыми искорками.

Она провела рукой по его груди. Каскад ярких ощущений обрушился на него. Он застонал. Викл засмеялась, и смех ее был хрустальным. Он засмеялся в ответ. Хрусталь слился в мерцающую радугу, замкнул их тела в шепчущий, звенящий круг, пронзая невыносимо-блаженной мукой неутоленной жажды…

Лакл ворвалась в комнату, громко хлопнув дверью. Медленно наливалась гневом, разглядывая их просветленные, спящие лица, ломались ногти, впиваясь в ладони.

Всю ночь! А она была уверена, что… Ошеломленно ловила его блуждающую, спокойную улыбку, и холод бил в виски.

– Викл, уже день на дворе!

– Что? – Бессмыслие плескалось в сонных глазах.

– Ты хочешь лишиться службы в моем доме?

– Службы? – Смутное воспоминание отразилось на лице. – Что-то случилось?

– Ты что напилась? – Лакл окинула комнату взглядом. – И это лучшая моя воительница.

– Воительница? – Разум, еще шаткий, затеплился в ее зрачках. – Светлейшая… – Глянула на Сенги, и отвращение мучительной судорогой смяло лицо. – Я сейчас. – Она торопливо принялась одеваться, не сразу сообразив, что мечи лучше надевать поверх костюма. – Прошу простить меня, светлейшая.

– Ты пила зелье? – Она увидела полупустой пузырек, и сразу отпустил холод, угас под целительной волной догадки.

– Кажется, да.

Сенги открыл глаза и улыбнулся.

– А вот и ты. Странно, что ты так задержалась. Иди сюда, – и так распахнуто-ласково улыбнулся, что у нее подкосились колени.

– Он тоже?

– Ну да. – Викл наконец справилась с одеждой. – Мы очень хорошо провели время.

– Вижу.

– Ну что же ты, – опять позвал он, – иди ко мне.

Светлейшая отвернулась, зло стиснув зубы. Это не он, это зелье. Святые, но почему для этого нужно зелье, почему он не хочет сказать это сам?

– Заткнись, Сенги, ты пьян, – рявкнула Викл.

– Ты пила зелье. Я не думала…

– Что, светлейшая?

– Не важно.

– Нет, это важно. – Отшвырнула сапог, встала перед ней, босая, растрепанная, тревожными зрачками пожирая ее лицо. – Это важно, светлейшая.

– Викл, я…

– Ты думала, я не посмею? Да? – Она вымученно ухмыльнулась. – Видишь, я смогла. – Вздернула подбородок, мотнув растрепанной гривой. – Смогла!