Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

Дверь ударила о стену, плеснув в глаза ярким бликом. Воительница, смуглая, с раскосыми ярко-зелеными, дерзкими глазами, отчеркнутыми рваной каштановой челкой, слегка кивнула, застыв на пороге.

– В чем дело, Киана? – Радость угасла свечой, задутой ветром.

Приглушила зеленое ресницами, шагнула в сторону. Втащила за шиворот Сенги, ударила, ставя на колени, замерла рядом, довольные искорки плещутся в смешливых, кошачьих глазах.

Что это? Лакл ошеломленно вгляделась, темно-синий костюм, который она только вчера подарила, был помят и изорван.

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – Стиснула бахрому подушки, холод тек по лицу.

– Он хотел сбежать, светлейшая.

– Что… – судорога перехватила горло, – что ты сказала?

– Сегодня. На рассвете.

Солнце, пронзительное, слепящее, било навылет, расчерчивая комнату рваными полосами. Там, в их пронзительном единении, – сгорбленная фигурка на коленях, далеко, невыносимо далеко.

– Иди. Ты свободна.

Бесшумно отступила Киана в полупоклоне, царапая смешливым взглядом, читая ее лицо, скользнула за порог, опять острый блик ударил по глазам.

– Как ты посмел? – Слова горьким ознобом текли по горлу.

– Вы не вправе задерживать меня здесь.

– Ничтожество! Я подарила тебе такую роскошную одежду. Во что ты ее превратил?

– Она мне не нужна.

– Цвет не понравился? Скажи какой, и я куплю!

Он дернулся как от удара.

– Верните мою одежду.

– Ты будешь носить то, что дам я.

– Я все равно убегу, – едва слышно прошептал он.

– Неужели? – Холод ядом ожег губы.

Яркая полоса света легла на его лицо, золотом вспыхнули волосы. Шелк горел, темно-синий, глубокий, ускользающий из пальцев.

– Наставник сказал…

– Наставник? Ты видел его?

– Да. Он приходил вчера. – Он смотрел на нее, плохо различая сквозь бьющий в лицо свет, только золотой силуэт на фоне ложа. – Вы должны меня отпустить.

Лакл шагнула к нему, свет и тень расплескались у ног ослепительными лепестками. Схватила за волосы, резко дернула назад, заглянула в глаза.

– Должна? – Спазм перехватил горло.

– Да, госпожа.

Она наклонилась к нему, вспыхнули огненным ореолом волосы, бросая на застывшее, страшное лицо горячие тени.

– Отпустить? – Холодные пальцы сжались сильнее.

– Я хочу… – Мурашки потекли по спине, перехватывая дыхание, но он все равно шептал, цепенея под ее взглядом: – Хочу стать жрецом.

Черная волна захлестнула ее, тяжелая, бесконечная, наполнила каждую клеточку стылым бешенством, тугой жадной ночью потянулась к ней сквозь тревожные струны света.

– Пойдем. – Она шагнула прочь, рвались у ног ослепительные струны, растворялась в крови черная волна.

– Я должен…

– Заткнись! – Ложе стылое, наполненное сумраком, обожгло ладонь. – Иди сюда.

Фигурка в перекрестии света дернулась, заметалась радужная волна по алому гербу, часто-часто, в такт дыханию.

– Я не привыкла ждать! Иди!

Он вскочил с колен, глаза огромные, неподвижные, как у загнанного зверя.

– Ну же. Чего ты ждешь? Иди сюда!

– Нет.

Голос едва слышный, как выдох, упал шуршащим листком, и смысл не сразу дошел до нее. Что он сказал? Ночь холодной волной гнева взорвалась внутри. Он посмел отказать?

– Я не привыкла требовать то, что любой мужчина обязан мне дать! – Она сорвалась с ложа, не чувствуя боли от вонзившихся в ладони ногтей. – Ты, которому я оказала великую честь, назвав своим избранником, посмел пренебречь мною? Да что ты о себе возомнил?

Кошачьим стремительным движением замахнулась, но он невольно поймал ее руку, крепко стиснул запястье, не ощущая своей силы. Пальцы его дрожали.

– Людей бить нельзя, – прошептал он едва слышно.

Она ошеломленно ахнула. Он прикоснулся к ней! Мужчина посмел прикоснуться к ней! Святая Оанда, да как он посмел? Рассвирепевшей кошкой рванулась к нему, целясь в лицо алым вихрем отполированных когтей. Он чуть оттолкнул ее, почти увернувшись, отмеченный лишь одной кровавой царапиной. Лакл запнулась о халат и, растерянно взвизгнув, рухнула на пол, увлекая за собой хрупкий столик. Оглушительно взорвались осколками тонконогие вазы, мягко сыпля фруктами, разметалось багряными пятнами вино из серебряного кубка.

Старшая ворвалась в комнату, настороженная, дикая, скачущим взглядом охватив всю комнату. Бросилась к Лакл, помогла встать.

– Светлейшая, что случилось?

Молчала, ее пальцы на талии, чуткие, заботливые, не отпускали. Рукоять меча больно врезалась под ребра при каждом вдохе, но шевелиться не хотелось.

– Он толкнул меня.

– Паршивый звереныш!

– Викл! – остановила, удержала. Зачем? Удивилась себе. Что ей этот мальчишка? Одним больше, одним меньше. Этот шелк…

– Как скажешь. – Стиснула рукояти мечей, отступила. – Как скажешь, светлейшая.

– Простите, госпожа, это вышло случайно, – он ломал пальцы, мечась взглядом по ее лицу, – я не хотел. Простите меня.

Лакл скривилась.

– Ты посмел прикоснуться ко мне.

– Это случайно, простите.

– Заткнись. – Викл не сдержалась, ударила, сбила с ног. – Придержи язык за зубами, звереныш.

Меч потек из ножен, лунный, тусклый клинок. Нет, шевельнула бровью, нет, Викл, не сейчас. А что изменится? Что? Мальчик у ног скрючился от боли, кусает губы, чтобы не застонать. Он будет моим или умрет.

– Отведи его вниз.

– Зачем, светлейшая?

– Мы будем обсуждать мой приказ?

– Светлейшая, если убить, так можно и во дворе.

– Он мой избранник, Викл!

– Сомневаюсь, что это поможет, – нехорошо прищурилась та. – Вряд ли тебе захочется, чтобы его силком каждый раз укладывали на ложе.

– Викл, ты забываешься!

– Я слишком хорошо тебя знаю, светлейшая.

– Викл, отведи его вниз. – Всмотрелась в ее лицо, спокойное, хищное, с высокими скулами, тонким нервным ртом. Ведь забьет же насмерть, оставлю без присмотра, и забьет, как беспомощного кутенка. – Викл!

– Да, светлейшая.

– Не покалечь его.

– Я постараюсь.

– Викл!

– Обещаю, светлейшая, – с трудом разжала та сведенные яростью челюсти.

– Помни о своем обещании, старшая.

– Я помню, светлейшая. Тебе не нужно повторять дважды.

5

Факел плевался искрами, Викл недоверчиво косилась на него и отводила руку в сторону, подальше от лица, с тихим мстительным удовольствием вонзая шипящее пламя в провалы дверных проемов. Факел возмущенно швырялся кусками огня, источая смрадный, черный дым, но все же освещал грязные клетушки, заставленные старыми, поломанными бочками, трухлявыми скелетами ящиков и прочим хламом. Викл цедила сквозь зубы ругательства и шла дальше, пинками распахивая толстые, медлительные в скрипучем движении двери, ища пустую комнату.

Сенги беспокойно смотрел ей вслед. Коридор впереди был полон изломанных, пляшущих теней. Позади – ступеньки с ярким квадратом двери наверху. А если попытаться убежать сейчас? Успеют ли догнать?

Что-то с грохотом вылетело в коридор и тяжко ухнуло о стену, ссыпалось в груду осколков. Викл появилась следом, поманила рукой. Шагнул к ней, не смея перечить, в сумрачное переплетение теней, а свет позади с каждым шагом все дальше.

Комнатка с прелой соломой в углу, низкий потолок в пятнах копоти, огрызок ржавой цепи на стене. Сенги остановился посередине, жег спину взгляд кошачьих яростных глаз.

– Я нашла тебе клетку, звереныш, – голос воркующий, низкий, пронизанный искорками злости. – Нравится?

Он обернулся. Стояла напротив, ладони на рукоятях мечей, взгляд прицелом арбалета, скользит, почти ощутимо царапая.

– Нет.

Вздернула бровь, ухмыльнулась, жестко искривились тонкие, искусанные губы.

– Ты забываешь добавлять «госпожа», – процедила сквозь зубы, стиснула пальцы до хруста, сдерживая нарастающий, бешеный зуд под кожей.

– Так говорят только рабы, – шептал он, и коченело все внутри от мучительного ожидания удара.

Расхохоталась, белые зубы, как у скалящегося зверя.

– А ты кто, звереныш?

– Я ученик.

Зло дернула ртом.

– Ты то, чем назовет тебя женщина. Понял?

Свело от ненависти плечи, и отпустила, сбросила со звенящего тела оковы, метнулась вперед, к испуганным, таким отвратительно синим глазам. Податливое тело под костяшками ломается, оседает на пол, нет, звереныш, не закрывай лицо локотками, я хочу видеть твои глаза, хочу видеть твои слезы. Боль – великий учитель, звереныш, ты будешь самым преданным ее учеником.

Отскочила в сторону, выдернула из держателя факел, вцепилась в древко изо всех сил, ища опору, ища защиту от себя самой. Пламя так близко у лица, что обжигает зрачки.

– Я дала слово. Слышишь, звереныш? – Мышцы затекли, ползла по телу жгучая судорога. – Ты не умрешь.

Он шептал в ответ имя наставника, словно заклинание, разрушающее все беды. Шепот гас в каменном мешке, стены пили его, поглощая без остатка, нависая, давя. Воительница смеялась, поигрывая факелом, остро вспыхивали белые зубы, влажно тек по черной коже костюма сияющий блик. Если бы можно было умереть усилием воли, он бы умер, но лишь лежал у ее ног, размазывая по щекам непрошеные горькие слезы.