Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

В. М. Лосева переживает арест своего мужа, последовавший за выходом «Диалектики мифа», и речь Л. Кагановича на XVI съезде ВКП(б), утешается тем, что приняла участие в общих страданиях. Ей трудно, но «по силам», она понимает страдания матерей-христианок, вынужденных отдавать детей на муки (запись 17, 21 /V 1930 года). Вспоминает прощальные слова о. Давида после принятия Святых Тайн Алексеем Федоровичем накануне ареста: «Да сохранит Вас Христос, да даст Вам благодать хранить истину». Однако 5 июня, в годовщину венчания, Валентину Михайловну тоже арестовывают и дают пять лет лагерей. Вместе с Валентиной Михайловной арестовали и о. Митрофана (Михаила Тихоновича Тихонова), иеромонаха Зосимовой пустыни, закрытой в 1923 году, куда наезжали Алексей Федорович и Валентина Михайловна. Иеромонах о. Митрофан был близок к игумену пустыни Герману, после его смерти нашел надежное пристанище у Лосевых под видом старого дядюшки. Пришлось расстаться и с о. Досифеем (Шониным) из Аносиной пустыни, у которого исповедовались Лосевы, посещая любимую ими обитель[258].

Столь сурового приговора тогда никто не ожидал. Но Лосева стали «прорабатывать» в печати еще в год «великого перелома», 1929-й, и в Институте философии Коммунистической академии как зловредного идеалиста уже после ареста. Идеологические и политические обвинения предъявил ему Л. М. Каганович на XVI съезде ВКП(б), и текст этого выступления сопровождал Алексея Федоровича всю жизнь. К этой травле присоединился и М. Горький со зловещими нападками в «Правде» и «Известиях» одновременно (12/XII-1931). Так что судьба ученого была предопределена. После приговора его отправили по этапу на строительство Беломорско-Балтийского канала[259]. Через Кемь на Свирь, работа в 40 километрах от лагеря на сплаве леса, затем (после тяжелого заболевания) вновь на Свирьстрой, но в поселок Важины, где философ (и это к счастью!) стал сторожем лесных складов. Все, как всегда, в лагерях: мокрые оледенелые палатки, теснота нар в несколько этажей, голод (по тем временам еще терпимо — разрешали иной раз посылки), цинга, воровство уголовников, хаос, мрак, грязь. Алексея Федоровича в дальнейшем после многих хлопот переводят в проектный отдел; по 12–14 часов при тусклом свете заполнение статистических карточек и другая канцелярская работа, от которой Алексей Федорович начал слепнуть, так как всегда страдал близорукостью, но местные врачи считали, что все это в порядке вещей. Утешала переписка с женой, находившейся в одном из Сибирских лагерей, Боровлянке, на Алтае. Наконец, уже в 1933 году они после многих мытарств объединились на Медвежьей Горе в пределах Белбалтлага с помощью возглавлявшей политический Красный Крест супруги М. Горького (вот парадокс!) Е. П. Пешковой (постоянный ходатай к Е. П. Пешковой — друг Лосевых Зинаида Аполлоновна Таргонская). Строительство канала завершалось. Супруги Лосевы, так называемые «каналармейцы», освободились в 1933 году досрочно в связи с инвалидностью и ударной работой, благодаря которой в ОГПУ был выдан документ, разрешающий жить в Москве и снимающий судимость. А. Ф. Лосев в 1933 году возвращается к своей научной работе, но печатать книги по философии властями было официально запрещено. Правда, эстетикой (конечно, древней, и древними мифами) можно. В ЦК ВКП(б) не понимали, что для профессора Лосева философия, эстетика и мифология родственны и чем древнее философия, тем она (еще не обремененная сложным категориальным аппаратом) выразительнее, а значит, и эстетичнее. К тому же античная философия еще и мифологична в определенной степени. Поэтому Алексей Федорович работает над своей первой «Историей античной эстетики», над текстами мифологическими, но все это задерживают редакторы-марксисты издательства «Искусство», потом военная катастрофа уничтожает рукописи Лосева. Приходилось заниматься также и переводами. В 1937 году опубликовано несколько переводов из Николая Кузанского, кардинала, неоплатоника-гуманиста эпохи Возрождения (разрешен марксистами как диалектик). Правда, перевод испорчен редакторами, и даже имя Лосева с трудом можно обнаружить в этой книжке. Перевод Секста Эмпирика будет опубликован (значительно переработанный Алексеем Федоровичем) только в 1975–1976 годах. Подготовлена им была «Античная мифология» (собрание и систематизация текстов, статьи и комментарии А. Ф. Лосева, его собственные переводы труднейших авторов, в том числе и неоплатоников). Каких трудов стоило это замечательное собрание! Алексей Федорович не признавал в данном случае пересказов мифов. Он хотел, чтобы читатели услышали живой голос античных поэтов, писателей, философов в лучших переводах. Он распределил тексты на два тома. Первый, посвященный космогонии, рождению космоса, теогонии, рождению богов и самим Олимпийским богам. Второй — систематическая картина мира от вершин Олимпа к небу, поднебесью, земле, Аиду, куда уходят умершие, и Тартару, где томятся низвергнутые олимпийцами титаны, бывшие властители космических пространств. Здесь же, во втором томе, были собраны тексты, посвященные богу Аиду и владыке водной стихии Посейдону, братьям Зевса, владыки Олимпа и верховного божества. Люди, дети и потомки богов, то есть герои, в том числе великие — Геракл и Дионис, вошедшие в сонм богов, также рассматривались в этом томе.

Читая документацию издания, видим, какие препятствия ставили и ученые, конкуренты-античники, пытавшиеся изобразить себя борцами за марксистское освоение мифологии, и так называемые красные профессора, требовавшие от мифологии партийности и классовой борьбы, а, значит, ничего не понимавшие в родовом обществе, где ни того, ни другого не могло и быть.

Руководители издательств, сначала Academia, а потом и «Художественной литературы», удивлялись: «Неужели нельзя было подыскать мифолога-марксиста вместо идеалиста Лосева?» А Лосев откровенно писал: «Я не марксист»[260], и с ним ничего нельзя было поделать.

Но тут свое слово сказала война, поставившая на всем точку. В воронке от фугасной 500-килограммовой бомбы, уничтожившей в ночь на 12 августа 1941 года дом, где жил Лосев, покоился в толстых переплетах первый том «Античной мифологии», второй том оказался разбитым и раздробленным. Олимпийские боги, как всегда, бессмертны, а герои, как им положено, гибнут.

Алексей Федорович уже не возвращался к этому собранию редчайших текстов и своих статей, занимаясь новыми трудами. Меня он просил заняться изданием «Античной мифологии» после его смерти. Но и мне пришлось нелегко. Этот уникальный том надо было издать достойно. Он вышел через 70 лет после своего завершения, в 2005 году[261].

Тяжелая судьба преследовала Лосевых. Не успели они прийти в себя после концлагеря, как одна за другой терпели крах все попытки публикаций новых книг, несмотря на усилия Валентины Михайловны и Алексея Федоровича. Редакторы-марксисты были неумолимы, хотя находились и понимающие, сочувствующие, как, например, известный М. А. Лифшиц или академик Украинской Академии наук профессор А. И. Белецкий. Последний даже устраивал, правда, безуспешно, защиту докторской диссертации Алексея Федоровича по классической филологии в Харьковском университете. Но и там слыхали о сомнительной известности профессора Лосева. Начавшаяся война, как все знают, завершила целый этап в жизненной и творческой биографии Алексея Федоровича.

Новое испытание ожидает Лосевых в 1941 году. Сами Лосевы ночевали с 11 на 12 августа на даче в Кратове (Казанская железная дорога), а родители Валентины Михайловны — в Москве. Мать погибла в развалинах, а отец, сидевший с ней рядом на диванчике во время бомбежки, остался жив. Совсем по-евангельски — «один берется, а другой оставляется» (Мф. 24: 40). Он скончался в 1945 году уже на новой квартире, которую Моссовет выделил профессору Лосеву по улице Арбат, 33 (здесь в 1988 году скончался и сам Алексей Федорович). Весть о катастрофе привезла на дачу в Кратово жена Н. П. Анциферова, Софья Александровна. Всеми раскопками, спасением рукописей руководила Валентина Михайловна с помощью друзей — Леонида Николаевича Яснопольского, Николая Павловича Анциферова, Николая Николаевича Соболева, Акима Ипатовича Кондратьева. На месте большого дома у Арбатской площади — гигантская воронка. Районные власти выделили сараи, где сушили на веревках выкопанные рукописи, книги, в ящики из-под снарядов складывали жалкие остатки уничтоженного имущества. Это было третье разоренье Лосева — гражданская война на родине, концлагерь, война. Нужны были нечеловеческие силы, чтобы все вынести.

Слава Богу, что помогали друзья, среди которых и Сергей Сергеевич Скребков (1905–1967), не просто слушатель Алексея Федоровича в Московской консерватории, но настоящий ученик и единомышленник. Он сразу пришел на помощь — ведь в бомбежке гибло все, и нужна была даже самая элементарная посуда. Вот Сергей Сергеевич и снабдил Лосевых всем необходимым для домашнего обихода. И сейчас среди моей посуды я сразу могу найти еще сохранившиеся глубокие и мелкие тарелки с синей каймой и золотыми колосьями. Скажете — пустяки? Нет, это забота о ближнем.