Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Я помню Валентину Александровну еще по сороковым годам (она недолго заведовала в МГПИ имени Ленина кафедрой зарубежной литературы, но пришлась там не ко двору). Алексей Федорович, встречаясь с ней, держался истинным джентльменом, да и как иначе — одно загляденье: высокая, статная, горделивая, темно-зеленое суконное платье, соболья огромная муфта, соболья шапочка, держится прямо, величественно, но вместе с тем милостиво. Именно такою я, юная аспирантка, ее запомнила. А в Литинституте, на кафедре, мы уже друзья — старшая и младшая. Вместе ездили на Кавказ (в 1967 году) на какую-то конференцию. Я хотела повидать маму во Владикавказе, Валентину Александровну пригласили как почитаемую переводчицу «Нартского эпоса». Мы нарочно взяли двухместное мягкое купе, чтобы никто не мешал нашим беседам. Пожилая ученая, величественная дама со мной мила и откровенна. Курит обязательно, но чрезвычайно элегантно. А почему курит? Да в тюрьме в 1930-х годах научилась — как просто. И волосы — роскошная волна, расчесывала, укладывая их на ночь. Вот не думала — настоящие, без всяких хитростей, отливают густой медью. И у нас дома побывала, а я потом, в Москве, не раз у нее. И дома все строгое, красивое, изысканное, ничего буржуазного и манерного. В один из таких визитов Валентина Александровна подарила мне очаровательную книжечку французских средневековых фаблио, снабдив остроумным стихотворным посвящением тоже в духе веселого жонглера XII–XIII веков:

Готова при любой погодеЯ славить Азу Тахо-Годи:В занятьях древностями юморВ ней лишь окрепнул, а не умер.Ужели не простит мне АзаТого предерзкого рассказа,Где посрамление воспетоАнтичного авторитета?Там не по собственной охоте льЛошадкой скачет Аристотель,Быть может, слишком он беспечен,Но как, зато, очеловечен!

Стасик — аспирант, я — преподаватель, но интересы во многом совпадают, и вот он уже у нас в гостях. Совсем так, как потом появится Костя Кедров, известнейший поэт и доктор философских наук Константин Кедров, вместе со своей супругой Леной Коцюба (тоже Литинститут) возродившие позднеантичные палиндромы и даже составившие словарь с этими загадочными стихами, который я иной раз показываю удивленным моим студентам классического отделения. Вот вам и XXI век — все уже было в древности, и даже чрезвычайно изощренное. Да, хорошие ребята были когда-то в Литинституте. Правда, кое-кто из них, например, Николай Рубцов, никак не мог сдать мне экзамен по «античке», дважды проваливался (ямба от хорея не отличал — зачем это знать вдохновенному поэту?). На третий поставила ему тройку — и то слава Богу. До сих пор сохранились у меня смешные их стихотворные опыты, мне посвященные. А самое приятное время — экзамены и зачеты. Читайте что хотите на экзамене, держите открытыми учебники, да я все равно задаю вопросы вне билетов. И даже вижу опытным взглядом, как ответит только еще вытаскивающий билет. В свое время обучал меня Алексей Федорович Лосев, мой главный учитель. Особенно весело у нас, когда сдают зачет заочники, люди взрослые, уже писатели, из разных краев Союза. Их такое множество, что я приглашаю на помощь моих учениц с кафедры классической филологии МГУ (им обязательно выплачивают почасовые): Валю Завьялову, Олю Савельеву, Наташу Старостину, Ирочку Пикову. Сама я дирижирую большой группой — пусть отвечают без подготовки, сразу: кто храбрец? И, конечно, кавказский народ. Им приятно отвечать Азе Алибековне Тахо-Годи — фамилия на Кавказе известная. Лаборант зарубежной кафедры, Лидия Васильевна Плодухина, Лидочка, вместе с нами радуется — зачеты, экзамены — а как праздник. Как же иначе? Еще профессор Петерсон напоминал нам, студентам, что самое хорошее время — экзамены. Да и я сама любила экзаменов свободу (лекций нет). А зачет на Высших курсах (здесь же во дворе), где слушают мои лекции Новелла Матвеева, Римма Казакова, Давид Кугульдинов, Лариса Романенко и многие другие — не упомню всех (все под управлением добрейшего Н. В. Таран-Зайченко), — тоже одно удовольствие. Иной раз и слушатели бывшие вспоминают — через того же Стасика получаю стихи Новеллы Матвеевой и отдельную книжечку ее супруга Ивана Киуру с добрыми надписями, а то и «Лесные колодца» Ларисы Романенко (той самой, что когда-то училась со мной в МГПИ и звалась Клеопатрой). А теперь дарит мне поэзию и прозу Олеся Николаева и свои собрания стихов поэт-философ Константин Кедров. Помню, как ходили все вместе, студенты и я, на спектакли «античные» — Еврипида «Медею» (ставил Охлопков и ругал его за анахронизмы С. И. Радциг), да еще раз на «Медею» из Финляндии — вот уж мы хохотали. Ничего в этом авангардном зрелище не поняли, а только одно слово знакомое, его выкрикивали из-за каких-то ширм актеры: «Медея» (ударение на первом слоге).

Особенно дороги мне две фотографии — храню их тщательно. Они демонстрируют влияние моих лекций по «античке» на литинститутских студентов, причем влияние на производство — ведь студенты-писатели еще бывают и инженерами. Преподнес мне эти снимки А. Хачатрян (из скромности не написал полностью имени). На одном инженер Хачатрян рядом с мощной, гигантской трубой. Он указывает на марку трубы. Она называется «Сафо». Подпись: «Азэ Алибековне Тахо-Годи с уважением А. Хачатрян. 26/VI.68». На другом снимке группа инженеров, конструкторов, рабочих у подножия этой гигантской «Сафо» (десять человек). На обороте надпись разъясняющая: «Первая в стране железобетонная труба, полученная на установке МРИ г. Череповец. Первое изделие названо САФО». Труба только что родилась — на ней дата 5 мая 1968 года — вот вам воздействие поэзии Сафо на моей лекции в Литинституте! Где еще вы это встретите? Заметьте, подарок мне сделан в летнюю сессию, к празднику учебному — результат праздника производственного. Мне почему-то вспомнилась драма с изобретателем новых труб инженером Лопаткиным в романе Дудинцева «Не хлебом единым» (я его романы перечитываю). В 1986 году в Литинституте меня наградили почетной грамотой — 30 лет учила будущих «инженеров человеческих душ».

Да, не забыть мне садик за решеткой и ступени в старинный особняк — на каждой ребята: кто курит, кто спорит, а кто и созерцает. И все какие-то веселые. Вот в этом замечательном заведении (неподалеку от него разные «забегаловки», что тоже всех радует) и удивительным образом вырастали такие знатоки поэзии и вообще литературы, как Стасик и Костя. А Станислав еще энтузиаст-книжник. И каждую книгу покупает в двух экземплярах и так заполнил свою квартиру — они уже окончательно его вытеснили, — что половину передал в Литинститут (это уже когда он солидный профессор) по символической цене — 10 рублей за том (это в наше-то время!), то есть попросту подарил.

Когда приходил бывало к нам в десятом часу вечера и вместе сидели за чаем, как бедный Стасик шептал разные немудрящие новости или рассуждал об идеях и смыслах, я ему каждый раз напоминала, что мы живем совсем обособленно, никого нет постороннего, стены необъятной толщины, никто не услышит — телефон выключен и т. д. и т. д., — но приучить трудно: говорит тихо-тихо, а потом вдруг вытаскивает из огромного портфеля приемник, на котором можно «ловить» какие угодно короткие «вредные» волны. «Да, у нас на Арбате ничего нельзя, все забивают». — «Нет, попробуйте, попробуйте». В следующий раз мы возвращаем Стасику это чудо техники, и он утаскивает его в своем необъятном портфеле, где и книг полно. Вот вам и шепот, а таскать в портфеле подобную технику не боится!

Не так-то просто было писать в 20-е годы книги по чистой философии и по истории античной философии. Еще труднее было их печатать, приходилось прибегать к разного рода ухищрениям. Так появились книги А. Ф. Лосева под маркой «Издание автора» (маленькие тиражи в пределах 1500 экземпляров).

За кратчайший срок с 1927 по 1930 год, всего за три года, Алексеем Федоровичем было издано восемь книг (все они переизданы издательством «Мысль» в 1993–1999 годах). Это были: в 1927 году «Античный космос и современная наука» (550 стр.), «Музыка как предмет логики» (262 стр.), «Философия имени» (254 стр.), «Диалектика художественной формы» (250 стр.); в 1928 году — «Диалектика числа у Плотина» (194 стр.); в 1929 году — «Критика платонизма у Аристотеля» (204 стр.); в 1930 году — первый том «Очерков античного символизма и мифологии» (912 стр.) — второму тому так и не дали появиться. И наконец последняя, фатальная книга «Диалектика мифа» (тоже 1930 год, 250 стр.)[235]. Уже одни заголовки этих томов подтверждают слова Алексея Федоровича о себе как о философе имени, мифа и числа.

Книги А. Ф. Лосева не избегали современности, а наоборот, были связаны с ней. Он писал не просто об античном космосе, но и о достижениях современной науки, самых последних, наиболее интересных, но и опасных в 1920-е годы, да и не только тогда (например, о теории относительности Эйнштейна, знаменитой формуле Лоренца, математических теориях П. А. Флоренского). В «Очерках античного символизма и мифологии» автор четко продумал историю понимания разных типов античности в новоевропейской культуре. При изучении Платона Алексей Федорович применил типологический метод, выявивший специфику именно языческого платонизма, без всякой его модернизации и христианизации. Алексей Федорович занят изучением последних философов античности — неоплатоников, шаг чрезвычайно опасный и дерзкий, так как у советская наука заклеймила их мистиками и вычеркнула из истории философии. Только на склоне XX века, в 1980-е годы, А. Ф. Лосев приучит читателей и ученую публику к знаменитым именам Плотина и Прокла, некогда проклятым марксистами. В 1949 году он установит связи с Институтом философии Грузинской Академии наук на предмет перевода Прокла «Первоосновы теологии» (выйдет только в 1972 году) и консультаций для исследователей неоплатонизма (особенно Ш. В. Хидашели). Консультировал Алексей Федорович и перевод Иоанна Итала (византиец XI века, ученик Михаила Пселла), которым занималась Натэла Кечакмадзе. Хороший философ, она погибла так рано и так неожиданно. Недавно нашла ее книжечку с надписью: «Моим самым любимым друзьям, Алексею Федоровичу и Азе Алибековне. 22 декабря 1965 г.». А Денеза Зумбадзе, философ и богослов, разве ее забудешь?