Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Характер Валентины Михайловны был чрезвычайно самостоятельный, независимый, горячий. Она не боялась никакого начальства и ощущала в себе право интимно говорить с каждым человеком, видя в нем обязательно, пусть на самой глубине души, живое или замутненное чувство добра. Отзывчивость и готовность прийти на помощь были в ней поразительные, но вполне естественные. Статная, высокая, тонкая, она была красива особой утонченно-хрупкой красотой (возможно, наследие отца, незаконного сына помещика). Русые волосы, большие серые глаза, точеные черты лица, узкие руки с длинными пальцами, всегда в темном. Однако за этой хрупкостью скрывалась недюжинная сила воли, и не было ей тяжести не по силам. Всю свою жизненную энергию она посвятила осуществлению идей своего мужа, Алексея Федоровича Лосева.

Встреча с ним кажется как будто случайной. Но ничего случайного не бывает, есть промысел Божий. А. Ф. Лосев в 1917 году, в разгар революции, когда уплотнялись квартиры, снял в семье Соколовых по объявлению комнату[237](у Соколовых была квартира в два этажа, внизу — семь комнат и наверху — три, так называемая «верхушка»). Так познакомились молодые люди, вначале только соседи, а затем друзья. С 1919 года Алексей Федорович регулярно ездил для чтения лекций в Нижегородский университет, где его избрали профессором. И только в 1922 году Валентина Михайловна и Алексей Федорович были обвенчаны о. П. Флоренским в Сергиевом Посаде 23 мая (по старому стилю), или 5 июня по новому, в знаменательный день Вознесения Господня. С тех пор Валентина Михайловна стала единомышленницей и помощницей Алексея Федоровича и в науке, и в религиозной жизни, в которой они вместе с лучшими представителями интеллигенции 20-х годов активно участвовали, страстно переживая нестроения русской православной церкви. Оба были тесно связаны с движением имяславия, начавшимся в России в преддверии революции и оказавшим огромное влияние на работы А. Ф. Лосева по философии имени. Оба были близки именно на этой почве, как говорилось выше, с о. П. Флоренским, о. Ф. Андреевым, М. А. Новоселовым, Н. М. Соловьевым, Д. Ф. Егоровым и с выдающимися деятелями имяславского движения афонскими старцами о. Иринеем (Цуриковым) и о. Давидом (Мухрановым). Последний был духовным отцом Лосевых и благословил Алексея Федоровича на страдания в Страстную пятницу накануне ареста 18 апреля 1930 года. Сам о. Давид скончался за несколько дней до ареста Валентины Михайловны. Она похоронила его и сама была арестована 5 июня 1930 года.

Валентина Михайловна и Алексей Федорович были непримиримыми антисергианцами, близкими по взглядам к митрополиту Петру, назначенному патриархом Тихоном одним из местоблюстителей, а также к петербургскому владыке Иосифу (Петровых). Они были свидетелями уничтожения церквей, разорения монастырей, гибели близких по духу батюшек, не признававших компромисса с советской властью митрополита Сергия (Страгородского).

Вера для Лосевых была неотделима от знания и науки. И в научных делах, как и в вере, Валентина Михайловна неизменно поддерживала Алексея Федоровича. Ей приходят мысли о времени нового христианского мученичества, которое призывает «на подвиг исповедничества»; не покидает Валентину Михайловну ощущение сатанинской стихии и страданий первых христиан (запись в дневнике от 10/X 1928 года). Однако книги А. Ф. Лосева надо печатать, и Валентина Михайловна помогает править «Философию имени» и «Античный космос», впечатывает греческий текст в «Очерки античного символизма и мифологии», следит за типографскими делами. С ужасом узнает о смерти заведующего 4-й типографией, где печатался «Античный космос», и его помощника, а следовательно, и о задержке публикаций. Одновременно идут аресты, из тюрем никого не выпускают (записи в дневнике от 18/XI 1925 года; 29/XI 1927 года). Главлит в лице цензора Романенко обвиняет «Диалектику числа у Плотина» в невыдержанной идеологии, в идеализме, требует статьи (но без идеализма), толкового словаря к книге. «И смешно, и досадно, и противно», — записывает Валентина Михайловна в дневнике (10/V 1928 года). Она — постоянная посетительница Главлита и самого Лебедева-Полянского. Идет с верой и молитвой. И вот 4/VI 1928 года, в день Святого Духа, Главлит разрешает печатание. «Все чудесно. Сила — умного креста», — записывает Валентина Михайловна. Выходом в свет знаменитого восьмикнижия («восьмикнижием» назвал труды Лосева известный современный философ и математик С. С. Хоружий) Лосева мы все обязаны подвижнической деятельности Валентины Михайловны.

«Философия имени» (автор хотел назвать книгу «Диалектика имени», но Валентина Михайловна посоветовала известное теперь всем название) посвящена В. М. Лосевой вполне заслуженно. В предисловии к этой книге, в которой ни разу не упоминается Бог (цензура!), но где под Именем, несомненно, понимается Имя Божие, эзоповым языком писал автор, что «испытывал влияние тех старых систем, которые давно забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум»[238]. Эта старая система и была имяславием. Со времени античности, Платона, Плотина и христианского неоплатонизма (корпус псевдо-Дионисия Ареопагита, приблизительно VI век н. э.) имя понималось во всей глубине его сущности. А. Ф. Лосев твердо полагал, что назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни — значит сделать мир осмысленным. Без онтологического понимания имени мир — глух и нем, он полон тьмы и чудовищ. Но мир не таков, потому что «Имя есть жизнь»[239].

Говоря о том, что «всякое имя нечто значит», Алексей Федорович бесконечно углубляет эту мысль (что особенно характерно для него в плане общественных и личных связей человека), признавая, что без слова и имени человек «асоциален, необщителен, не соборен… не индивидуален», являясь чисто животным организмом. Несколько раз на страницах книги в духе античного жанра энкомия встречается похвала слову. «И молимся мы и проклинаем через имена… И нет границ имени, нет меры для его могущества. Именем и словом создан и держится мир… Именем и словом живут народы, сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие народные массы. Имя победило мир»[240].

Идеи книги А. Ф. Лосева вполне современны, и такие ее категории как «структура», «модель», «знак», «символ», «миф» не только перекликаются, как это теперь видно, с его поздними работами 1960–1980-х годов по языку, но устремлены в будущее[241]. Ученый с полным правом мог сказать, что он почти первым в русской философии диалектически обосновал слово и имя как орудие живого социального общения и вскрыл живую и трепещущую стихию слова.

Исследование имени в книге идет, как это свойственно автору, логически чрезвычайно последовательно. А. Ф. Лосев недаром признавался в одном из писем жене (из Белбалтлага в Сиблаг 11/III-1932): «В философии я логик и диалектик»[242]. Логикой и диалектикой пронизана вся книга, именно потому что «диалектика — ритм самой действительности», диалектика есть «непосредственное знание», диалектика есть «окончательный реализм», диалектика есть «абсолютная ясность, строгость и стройность мысли», это «глаза, которыми философ может видеть жизнь»[243].

А. Ф. Лосев считал себя не только логиком и диалектиком, но и «философом числа», полагая математику «любимейшей» из наук (письмо 11/III-1932)[244]. Он тесно общался с великими русскими математиками Д. Ф. Егоровым и Н. Н. Лузиным, близкими ему не только в связи с наукой, но и глубоко мировоззренчески[245]. Не забудем, что и супруга Алексея Федоровича была математиком и астрономом, ученицей академика В. Г. Фесенкова и профессора Н. Д. Моисеева; помощница Алексея Федоровича в его научных трудах, она целиком разделяла его взгляды. Известно, что Алексей Федорович серьезно занимался рядом математических проблем, особенно анализом бесконечно малых, теорией множества, теорией функций комплексного переменного, пространствами разного типа. Он мечтал написать книгу по философии числа, вспоминая свою «Философию имени». И не только опубликовал «Диалектику числа у Плотина», но ряд математических идей вошли в его большой труд «Античный космос и современная наука». Уже в 1930–1940-е годы Алексей Федорович написал «Диалектические основы математики». Рукопись вместе с важным предисловием В. М. Лосевой и совершенно неожиданно найденным ее завершением (оно считалось утерянным) появилась в печати только в 1997 году[246].

Мысли о единении философии, математики, астрономии и музыки, столь характерные для античной культуры, никогда не покидали ученого. Задумывая в лагере книгу «Звездное небо и его чудеса», он хочет, чтобы она была «углубленно-математична и музыкально-увлекательна… хочется музыки… с затаенной надеждой я изучаю теорию комплексного переменного… И сама-то математика звучит, как это небо, как эта музыка». Математика и музыкальная стихия для него едины[247]. Вот почему единство философии, математики и музыки воплотилось Алексеем Федоровичем в книге «Музыка как предмет логики», над которой он работал будучи профессором Московской Государственной консерватории, где сблизился с известными музыкантами, композиторами и теоретиками (А. Б. Гольденвейзером, Г. Г. Нейгаузом, Н. Я. Мясковским, Н. С. Жиляевым, Г. Э. Конюсом, М. Ф. Гнесиным и другими). Но, как мы знаем, самые ранние работы Алексея Федоровича тоже посвящены музыке и философии так же, как и самые поздние, в годы 1960–1970-е (например, «Проблема Вагнера в прошлом и настоящем», «Исторический смысл эстетического мировоззрения Вагнера», «Основной вопрос философии музыки»).