Степень вины - Ричард Паттерсон

— Протестую. — Шарп встала. — Заявление свидетеля толкуется неверно. Инспектор уже говорил, что мисс Карелли не захотела ехать в больницу.

— Протест принимается. — Судья снова бросила на адвоката хмурый взгляд. — Придерживайтесь фактов, мистер Пэйджит.

— Непременно, Ваша Честь. — И тут же спросил Монка: — Итак, около двух часов мисс Карелли ждала начала вашего допроса?

— Да.

— И провела это время в отделе убийств?

— Да.

— Одна?

— Да. — Монк помедлил. — Мы ни в чем не ущемляли ее прав, мистер Пэйджит. Что же, я должен был выделить человека, чтобы он развлекал ее разговорами?

Пэйджит внимательно наблюдал за ним.

— Вы упомянули о правах, инспектор… А вы вызвали консультанта по делам об изнасиловании?

— Нет.

— Или врача?

— Нет.

— Позаботились о том, чтобы ее покормили?

— Не знаю. — Монк запнулся. — Кофе ей, кажется, давали.

— С сахаром и сливками, надеюсь. — Пэйджит бросил быстрый взгляд на Кэролайн Мастерс. — Извините, Ваша Честь.

Терри заметила на лице судьи тень улыбки.

— Уважая суд, мистер Пэйджит, ведут себя так, что извиняться не приходится. Продолжайте.

— Благодарю вас. — Он обернулся к Монку: — В тот момент вы знали, сколько времени мисс Карелли провела без сна?

— Нет.

— А без пищи?

— Нет.

— Вы не спрашивали?

Монк поколебался:

— Об этом не спрашивал, нет.

— Вы знали о том, что она избита?

— Она говорила о том, что ее били. Если вы это имеете в виду.

— На мой взгляд, инспектор, здесь тонкая разница. Позвольте мне иначе поставить вопрос. — Сделав паузу, Пэйджит показал на фотографию: — Вы видели этот синяк?

— Да.

— И мисс Карелли, конечно же, сказала вам, что Марк Ренсом пытался изнасиловать ее.

— Да.

— И вы знали, что она застрелила его.

— Да.

— И, судя по обстановке в комнате, можно было заключить, что она и мистер Ренсом пили шампанское.

Пэйджит перевел взгляд с Марии на судью Мастерс, потом снова взглянул на Чарльза Монка.

— Итак, на тот момент, когда вы допрашивали ее, единственной пищей мисс Карелли за последние двенадцать часов — во всяком случае, насколько известно вам — были шампанское и кофе.

— Полагаю, это так.

— И у вас были основания также полагать, что в течение этих двенадцати часов мисс Карелли была избита, подверглась нападению на сексуальной почве и была вынуждена застрелить человека.

Монк смотрел на него.

— Но она хотела отвечать на вопросы.

— А вы бы не хотели, инспектор? Любой нормальный человек, который в целях самообороны убил другого, не захотел бы заявить об этом?

— Протестую, — вмешалась Шарп. — Это не вопрос, а попытка навязать мнение.

— Протест принимается, — провозгласила Мастерс. Но выражение ее лица и тон голоса сказали Терри, что Пэйджит достиг своего.

А тот не сводил взгляда с Монка.

— Вам знакомо определение шока с медицинской точки зрения, инспектор?

— Нет. — Теперь Монк был уже явно раздражен. — Но я двадцать лет имею дело с насильственными преступлениями и не раз наблюдал шок, пусть и непрофессионально. Исходя из этого опыта, могу заключить, что у мисс Карелли не была потеряна способность сосредоточиться на каком-либо действии, а по этому признаку, на мой взгляд, и можно судить о наличии шока.

— Поскольку врача здесь нет, поверим вам на слово. И вы действительно со спокойной совестью изобличали мисс Карелли, обнаружив противоречия в ее показаниях, зная, что двенадцать часов назад она перенесла моральную травму, и вам даже в голову не пришло предложить ей что-нибудь, скажем, «биг мак» или жаркое?

— Протестую! — выкрикнула Шарп. — Здесь суд, а не школьный диспут. Риторические вопросы неуместны.

— Мистер Пэйджит, — сказала судья Мастерс, — надо проявлять хоть какое-то уважение к правилам. И не отказывайте составу суда в способности к мыслительной деятельности. Я вынуждена снять пять ваших вопросов.

Пэйджит улыбнулся:

— Тогда я с удовольствием вернусь на свое место.

Встала Шарп:

— Несколько коротких вопросов.

Судья кивнула:

— Прошу вас.

Шарп повернулась к Монку:

— Кто прервал допрос?

— Мисс Карелли.

Неплохой вопрос для начала, подумала Терри. Пэйджит лишил Шарп возможности обсуждать содержание кассеты, поставив под сомнение способность Марии и отвечать на вопросы. Теперь она попытается доказать, что Мария не теряла контроль над собой.

— Итак, мисс Карелли была вправе сама отказаться от ответа на дальнейшие вопросы?

— Конечно.

— Когда мисс Карелли отказывалась от продолжения допроса, она казалась неспособной ориентироваться в происходящем?

— Протестую, — заявил Пэйджит. — Мы уже установили, что свидетель не в состоянии дать медицинское заключение.

— Мне не нужно мнение медэксперта, — возразила Шарп. — На мой вопрос может ответить любой непрофессионал: «Не было ли у мисс Карелли признаков помрачения сознания?»

— Протест отклоняется, — объявила Мастерс. — Свидетель может отвечать.

— Нет. — Монк помолчал. — Я, помнится, еще подумал тогда, что мисс Карелли полностью сохранила самообладание, отвечает впопад — удивительно для женщины, только что застрелившей человека. — Он снова помолчал. — Но особенно меня поразило то, что она сама выключила магнитофон.

Пэйджит слушал, не меняя выражения лица. Но Терри знала, как болезненно воспринимает он эти вопросы, — женщине, которую описывал Монк, больше подходил спокойный голос на магнитофонной кассете, чем истерзанное лицо на огромной фотографии.

А Шарп двигалась к своей цели:

— Мисс Карелли просила накормить ее?

— Нет, на кассете есть запись — она просила воды.

— Но она просила врача?

— Нет.

— Время для отдыха?

— Нет.

Шарп кивнула.

— Когда запись прекратилась, — мягко спросила она, — мисс Карелли просила о чем-либо вообще?

— Да. — Монк перевел взгляд с Марии на Пэйджита. — Да, — повторил он. — Она хотела встречи с адвокатом.

— Это, — произнесла Марни Шарп на телеэкране, — не что иное, как убийство.

Терри и Пэйджит сидели в библиотеке, просматривали записи Терри, готовясь к выступлению Элизабет Шелтон. А до этого пришлось выдержать натиск репортерских толп. Они забросали их вопросами, просили Карло подтвердить, что Мария его мать, спрашивали, что они думают о суде.

Пэйджит, глядя на телеэкран, бесстрастно прокомментировал:

— Сегодня она хорошо выступала.

Терри не отвечала, чувствуя, как удручающе слушание действует на Пэйджита, — так много он поставил на карту. Они всегда просто работали вместе, стараясь не касаться того, что имело отношение к личной жизни, теперь же ей хотелось сделать что-то для него лично.

— Вы тоже хорошо выступали, — заметила она.

Он пожал плечами:

— Вы говорите так по доброте душевной. Я только с краю пощипал. Этого совершенно недостаточно.

Он кажется усталым, подумала Терри, а ведь сегодня только первый день.

— Но все равно, все это пойдет на пользу Марии, — ответила она. — Однако на перекрестном допросе вам не удастся добиться прекращения дела. Никто бы этого не добился.

— Давайте начнем, — говорила Шарп на телеэкране, — с тех фактов, которые мисс Карелли трактует, кажется, правдиво.

Терри мгновение смотрела на нее. Сказала спокойно:

— В чем же правда, хотела бы я знать.

Пэйджит откинулся на изголовье кушетки, глядя в холодный камин. Комната, освещаемая лишь светом уличных фонарей и прожектора у пальмы, была почти темна. И ничего нельзя было прочитать на лице Пэйджита. Наконец он проговорил:

— Я стараюсь не задаваться этим вопросом.

— Не хотите знать?

— Отчасти да. — Он повернулся к ней. — У меня странное ощущение, будто есть какая-то причина, по которой я никогда не узнаю об этом.

— А еще почему?

— Из практических соображений. — Он слегка улыбнулся. — Правда может пагубно повлиять на мою способность творчески подходить к защите клиентки.

— О мертвом, — спокойно заметила Шарп с экрана, — можно говорить что угодно.

— В забавные игры мы играем. — Терри вздохнула. — Речь идет не об истине. Речь идет о бремени доказательства и о правилах дачи показаний — что знает обвинение, могут ли они доказать это, можем ли мы это отвергнуть либо подвергнуть сомнению.

— Законам обычной человеческой морали это не вполне отвечает, — согласился Пэйджит. — Думаю, поэтому человек со стороны бывает разочарован — у него появляется ощущение, что это театр Кабуки, а не то место, где заняты поисками истины. Он, конечно, забывает, что в этой системе есть и другие точки отсчета и потому цивилизованное общество не старается покарать во что бы то ни стало. Если бы это было не так, мы плюнули бы на суд и стали бы вырывать у Марии ногти, добиваясь «правды». — Он помолчал. — Какой бы она ни была.