Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

– Скользкий путь, который приведет в ад, – пробормотал Вигайн.

– Очень вероятно, – согласился Вильгельм, подливая еще вина себе в кубок.

Он не столько заливал вином свою печаль, сколько прощался с блестящим будущим. Когда он приложился к очередному кубку, сквозь толпу к их столу пробрался Жан Дэрлти. Вильгельм тут же поставил кубок на стол, потому что оруженосец выглядел мрачно.

– Вам следует немедленно прибыть во дворец, сэр, – сказал юноша.

Вильгельм поднялся по лестнице в покои короля. В животе у него плескалось вино, во рту стоял кислый привкус У двери не было стражи, кроме племянника Вильгельма и еще одного бледного и испуганного оруженосца. Вильгельм широкими шагами вошел в комнату и сразу же увидел, что со стен по обеим сторонам от входа сорвана драпировка, а с шеста над дверью исчезла украшенная вышивкой занавеска. Комната опустела, словно обитатели готовились переезжать и сняли все украшения. На месте оставались большие сундуки, в которых хранилась одежда короля, в очаге продолжал гореть огонь, но очень скоро все дрова превратятся в пепел. Маленькие сундучки и шкатулки исчезли, включая те, в которых хранились королевские драгоценности. Не было кубков и кувшинов. С кровати сняли покрывала, полог, осталось лишь голое дерево и столбики, на которых крепился полог На кровати лежал обнаженный король, его даже не прикрыли простыней.

Вильгельм на негнущихся ногах прошел к королю и остановился, словно его ударили.

– Боже праведный, помилуй его душу грешную, – пробормотал он, и ему сдавило горло от жалости и ужаса. Тело напоминало детскую куклу, брошенную в середине игры. Бледная кожа короля была в пятнах крови, которая в последние минуты жизни шла из носа и рта. Серые глаза смотрели вверх, тусклые и безжизненные, и напоминали сухие камни. Вильгельм услышал, как у него за спиной кого-то рвет в солому на полу.

Гилберт Фицрейнфред молча подал Вильгельму свой плащ, и тот прикрыл им тело Генриха, а потом осторожно закрыл ему глаза. Вытирая рот, вошел Джеффри и встал рядом с кроватью.

– Мне надо было остаться с ним. – Он опустился на колени рядом с трупом, по лицу у него текли слезы. – Боже, прости меня, я должен был остаться.

Он побледнел и весь дрожал.

– Мы все должны были, – мрачно заявил Вильгельм.

Он опустил руку на плечо молодого человека и сжал его. Внутри у Вильгельма кипела ярость. Он повернулся и резким голосом отдал приказы нескольким рыцарям. Они положили руки на рукоятки мечей и вышли из разграбленной и оскверненной комнаты. Вильгельм не сомневался, что воры давно сбежали, но, если их удастся поймать, он лично проследит, чтобы их вздернули на виселице.

Тело короля тщательно обмыли и приготовили к погребению. Все его сундуки разграбили, и не осталось достойной одежды для облачения покойника. Джеффри был одного роста с отцом и отдал свою лучшую мантию из дорогой темно-красной шерсти.

Генриха отнесли в часовню, и после торжественной мессы Вильгельм и рыцари из свиты короля встали над телом короля. Все были в длинных кольчугах, а мечи держали опущенными. Все чувствовали себя виноватыми. Пока они пилп, король умирал, а потом его обворовали, лишив не только имущества, но и достоинства. На Вильгельма больше всего подействовало именно это. Никто не должен так умирать, и у него по спине пробегал холодок при мысли об этом.

Наутро тело положили на деревянные носилки, и рыцари по очереди несли своего короля на плечах из Шинона к месту предстоящего погребения в аббатстве Фонтевро. Раздавать бедным было нечего, поскольку все сундуки оказались пустыми, а сенешаль заявил, что не знает, где лежат деньги. Толпа, собравшаяся в надежде на получение серебра, была разочарована. Им пришлось довольствоваться горсткой монет из кошелей рыцарей, провожавших своего короля в могилу.

Аббатиса и монахини из Фонтевро вышли навстречу процессии, чтобы проводить мертвого короля в церковь, и высокими голосами завели знаменный распев[17]. Вильгельм шел размеренным шагом к алтарю, а потом ждал у помоста, чтобы принять тело. У него горели плечи, но тяжелее всего было на сердце. Он нес молодого короля к месту захоронения, теперь делал то же самое для его отца, и снова его будущее терялось в тумане. Глаза у Вильгельма были сухими, он словно весь одеревенел. Маршал помог другим рыцарям поставить носилки на стол. Вильгельму очень хотелось потереть плечо, но он сдержался, поклонился аббатисе и оставил тело короля на ее попечение. Он очень устал, глаза закрывались, и казалось, будто в них попал песок. Вильгельм вышел на улицу. Перевалило на вторую половину дня, и длинные тени падали на траву и камни. Стало прохладнее. Генрих никогда больше не сможет испытать и увидеть то, что сейчас видел Вильгельм.

– Сэр?

Он повернулся к своему оруженосцу Жану, который тихо стоял позади него. Вильгельм надеялся, что парень не станет засыпать его вопросами, на которые он не сможет ответить.

– Джек договорился о размещении лошадей на конюшне, а ваш багаж мы поставили в гостевом домике.

Вильгельм кивнул с отсутствующим видом, поскольку ожидал этого от оруженосцев. Это входило в их обязанности.

– И что? – спросил он с легким раздражением.

Жан покраснел.

– Я подумал, что вы захотите вымыться и поесть. Я попросил одну из послушниц наполнить ванну и принес еды с кухни.

Вильгельм тут же успокоился. Ему даже удалось изобразить подобие улыбки.

– Вы оба – отличные оруженосцы, – сказал он и хлопнул Жана по плечу, извиняясь за несдержанность.

Большая овальная ванна использовалась и для стирки, и для мытья время от времени появляющихся гостей. Вильгельму хотелось лежать в горячей воде до тех пор, пока она не остынет, но это было бы эгоистичным. Его оруженосцы заслужили награду за свое усердие, и он позволил им воспользоваться водой, после того как помылся сам. Он сказал им, что сам вытрется и оденется. В гостевом домике звучали шутки по поводу чистоплотности Вильгельма, и несколько рыцарей объявили, что смывание добродетели с тела неразумно. Нет ничего плохого в запахе настоящего, честного пота.

– Я знаю нескольких дам, которые бы с этим поспорили, – ответил Вильгельм, расчесывая влажные волосы.

– Но не монашки, – улыбнулся Морис де Краон, румяный рыцарь с длинной черной бородой. – Кого еще здесь можно встретить? Когда сюда приедет граф Пуату, ему будет все равно, чем ты пахнешь.

– Ха, откуда такая уверенность? – прокричал кто-то.

Краон отмахнулся и даже показал говорившему огромный, словно окорок, кулак.

– Слухи и сплетни! – проворчал он. – Ричард не гомосексуалист.

Слово повисло в тишине. Всем стало как-то не по себе. Мужчины занялись своими делами, то и дело откашливаясь, хмыкая и прочищая горло.

– Не надо было этого говорить, – тихо сказал Вильгельм де Краону.

Рыцарь в замешательстве развел руками:

– Почему, ради всего святого? Я же защищал честь графа Пуату!

Вильгельм отложил гребень в сторону.

– Но при этом произнес вслух то, что говорится шепотом. Правда или нет, но при каждом повторении слух распространяется дальше. То, что вначале было песчинкой, в конце концов превратится в гору… Я знаю это по опыту.

Де Краон фыркнул, что-то буркнул себе под нос, но замолчал и отошел с задумчивым выражением лица. Он чем-то напоминал быка, жующего жвачку.

Вильгельм грустно вздохнул, расправил складки рубашки сливового цвета и сел есть то, что принесли оруженосцы. Другие рыцари присоединились к нему, чтобы обсудить свое положение. Они поддерживали старого короля. Теперь их опозорят и отправят в ссылку? Какую цену им придется заплатить, чтобы сохранить свои земли? Большинство надеялось купить благосклонность Ричарда, учитывая, что ему требуются деньги для предстоящего крестового похода. Положение Вильгельма они оценивали не так оптимистично, но сам Вильгельм пожал плечами и заметил: того, что суждено, все равно не миновать.

– Пока я не голодал, – сказал он, думая, что все когда-то случается впервые.

Ричард приехал рано утром на следующий день. В отличие от больного, измученного отца, который, сидя на коне, напоминал полупустой мешок с капустой, когда бежал от преследований старшего сына к смертному одру, Ричард выглядел как настоящий король-воин. Он сидел на сером испанском коне в одежде из малинового шелка, которая была густо украшена золотой вышивкой, изображавшей оскалившихся львов. Меч висел на позолоченном поясе, позолоченными оказались и сапоги, край плаща обрамляла тесьма с золотыми нитями. Сбоку от него, но немного позади ехал раскрасневшийся брат Иоанн. Судя по выражению лица, он был готов защищаться. Вместе с Ричардом приехал его духовник и советник Вильгельм Лонгчамп. Последний бросил на Маршала взгляд, полный злобы и презрения. Вильгельму тоже было неприятно его видеть: они с Лонгчампом никогда не любили друг друга.