Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Чтобы выйти из неприятного положения человека, который мешает веселиться другим, – я сказал им, чтоб они сделали воззвание к самим себе: поступили ли бы они иначе на моем месте. После этого меня уже никто больше <не уговаривали> <никто> не уговаривал».

Да, уговоры явно были не слишком настойчивыми. Уже после дуэли, находясь под следствием, секунданты писали Мартынову: «Надеемся, что ты будешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали». Это как раз и доказывает, что Глебов с Васильчиковым, потерпев неудачу, довольно скоро от Мартынова отступились, надеясь, что время и отсутствие Лермонтова охладят его пыл. Но Николай Соломонович не успокаивался, и более того – возможно подогретый кем-то (теперь мы догадываемся, кем именно), решил форсировать события.

Как утверждал Раевский (правда, путая дни и сроки), дело было так:

«Сошлись мы все, а тут и Мартынов жалует. Догадался он, что ли, о чем мы речь собрались держать, да только без всяких предисловий нас так и огорошил.

– Что ж, господа, – говорит, – скоро ли ожидается благополучное возвращение из путешествия? Я уж давно дожидаюсь. Можно бы понять, что я не шучу!

Тут кто-то из нас и спросил:

– Кто же у вас секундантом будет?

– Да вот, – отвечает: – Я был бы очень благодарен князю Васильчикову, если б он согласился сделать мне эту честь!»

Подобный диалог, если он действительно имел место, произошел, вероятнее всего, вечером 14 июля. И только тогда оба они – Глебов, уполномоченный Лермонтовым, и Васильчиков, избранный в секунданты Мартыновым, приступили к обсуждению условий поединка. Ведь до этого момента второго секунданта не было, а Глебов едва ли стал бы единолично определять, каким быть поединку.

Скорее всего, именно в этот момент появилось и условие о трех выстрелах с каждой стороны, которыми имели право обменяться дуэлянты, – о них говорит в черновом варианте ответов на вопросы следствия Н. Мартынов. Причину появления этого условия никто из участников дуэли не комментирует. А более поздние исследователи предполагают одно из двух: либо на трех выстрелах настаивал озлобленный Мартынов, либо условия решили сделать столь жесткими секунданты – возможно, специально, чтобы психологически воздействовать на противников и заставить их отказаться от дуэли.

Впрочем, даже если этого не произойдет, считали секунданты, поединок все равно кончится благополучно – ведь Лермонтов заранее объявил, что стрелять в Мартынова не будет. А тот в компании друзей поэта почему-то считался очень плохим стрелком, и вероятность, что он промахнется, предполагалась достаточно реальной. Думается, очень верно описал ситуацию А. Очман: «Причастные к дуэли мало сомневались в примирительном исходе… Вместо тщательной проработки условий дуэли они всего лишь приблизительно договорились о месте, где она состоится, условились, что она будет продолжаться до трех выстрелов с каждой стороны…» Оставалось только сообщить Лермонтову об условиях, времени и месте поединка, что и будет сделано утром 15 июля.

Выскажем теперь соображения по поводу резонанса, который предстоящий поединок якобы получил в Пятигорске. Факты говорят: пока дуэль не произошла, практически никому ничего о ней известно не было, и все разговоры о том, что чуть ли не весь город оказался вовлеченным в ход конфликта, – чистой воды выдумки! Как и «озвученный» Мартьяновым эпизод в Ресторации, когда приятели-офицеры стали качать Мартынова – в знак одобрения сделанного им Лермонтову вызова. Мы же с вами убедились, что окончательное решение о дуэли и ее деталях могло быть принято только к вечеру 14 июля или даже 15-го утром. Так что если какие-то слухи о предполагавшемся поединке в город и просочились, то лишь днем 15 июля, когда у городских обывателей и курортной публики был куда более занимательный предмет для разговоров – именины князя Голицына, с торжественным обедом и грандиозным балом в Казенном саду.

Да и просочиться какие-либо слухи едва ли могли бы. Ведь даже о ссоре и вызове знали всего несколько человек – из тех, кого, по рассказу Раевского, безуспешно пытались привлечь к процессу примирения, – тот же Дорохов или Эмилия Клингенберг. О том же, что дуэль обязательно состоится, где и когда произойдет, точно известно было лишь Мартынову, Глебову, Васильчикову и, возможно, Трубецкому. Даже Лермонтов и Столыпин могли узнать об этом лишь утром 15-го, находясь в Железноводске, от приехавшего Глебова.

О предстоящей дуэли не знали даже люди, близко стоявшие к лермонтовскому кружку. Например, полковник Зельмиц, живший в одном доме с Мартыновым и Глебовым, – ему, по словам Раевского (считайте, Глебова), не сказали ничего, зная его болтливость, – значит, старались сохранить тайну! Не знал о дуэли живший (предположительно) в том же доме Лев Сергеевич Пушкин, который потом горько по этому поводу сетовал. Ничего не слышали о поединке квартировавшие по соседству Арнольди и Тиран, а также Лорер, который, узнав о гибели Лермонтова, воскликнул: «Ежели бы гром упал к моим ногам, я бы и тогда, думаю, был менее поражен, чем на этот раз». Не знали о ссоре и дуэли сблизившиеся с Лермонтовым в последние дни поэт Дмитриевский и полковник Безобразов – вопреки утверждениям некоторых авторов, что первого Лермонтов приглашал быть секундантом, а второго привлекали к переговорам о примирении. «Никто не знал, что у них дуэль, кроме двух молодых мальчиков, которых они заставили поклясться, что никому не скажут», – писала родственница Лермонтова Катя Быховец.

Отметим особо: в окружении поэта были очень уважаемые личности, чей авторитет мог бы очень помочь в ликвидации конфликта – тот же полковник Безобразов, князь Голицын, наконец Лев Пушкин, который, узнав о дуэли, воскликнул: «Почему раньше меня никто не предупредил об их обостренном отношении, я бы помирил?» Об этом рассказывал А. Г. Сидери, плац-адъютант при пятигорском комендантском управлении. По свидетельству Полеводина, Лев Сергеевич сказал еще, «что эта дуэль никогда состояться не могла, если б секунданты были не мальчики». И декабрист А. И. Вегелин, тоже находившийся в Пятигорске, высказался в письме к сестре: «Если б секунданты были бы поопытнее, можно бы было легко все это дело кончить бутылкой шампанского».

И конечно, не на пользу делу пошел отъезд Лермонтова и Столыпина в Железноводск! Что бы ни говорили исследователи о внутренних, психологических мотивах, заставивших Лермонтова выйти на поединок со своим бывшим приятелем (а сказано на эту тему немало), огромное значение имели бы в ходе переговоров личные контакты секундантов не с одним Мартыновым, а с обоими противниками. А может быть, появилась бы возможность свести поссорившихся приятелей в присутствии человека, пользующегося авторитетом у обоих, который помог бы им разобраться с взаимными обидами. Увы, неучастие в примирении таких авторитетных личностей тоже повлияло на исход дела, оказавшегося в руках молодых людей (обоим было немногим более двадцати лет).