Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Вдова доктора, которую звали Пелагея, пережила его как минимум на десять лет и в 1834 году еще была жива. Но в 1839 году за Екатерину Кнольд представляет документы на ее дома опекун П. С. Верзилин. Упоминаний Екатерины Ивановны Кнольд, да и ее самой мы практически не видим в воспоминаниях современников – слишком уж заслоняли ее верзилинские дочери.

По-видимому, опекаемую сироту допускали на все семейные торжества. Она наверняка постоянно находилась около своей благодетельницы, Марии Ивановны Верзилиной, проводила много времени и с ее дочерью Надей, которая была несколько моложе ее. Но неприметная воспитанница многое примечала и слышала. И очень похоже, что все, известное ей, в себе не таила, особенно если унаследовала некие качества своей матушки, которая оказалась замешана в историю с Палицыным и Майером. Выяснилось, что сплетни о них как раз и исходили от Катиной матушки: «Вдова, жена надворного советника Кугольт, в доме которой квартируют подпоручик Палицын и городничий Ванев, – доносил затеявший дело ротмистр Орел, – объявила генеральше Мерлини, а ее превосходительство мне, что доктор Майер, сняв портрет с Палицына, украсил оный революционными знаками».

Конечно, в доме Верзилиных никакой политикой не пахло. Но ссора, которая привела к гибели Лермонтова, была темой, интересовала многих. И воспитанница генеральши являлась тут, конечно, главным источником информации. И кому рассказывать у нее было. Екатерина Кнольд уже стала к тому времени невестой поручика Ангелия Георгиевича Сидери. Вскоре они поженились, и в 1842 году у них родился сын Леонид, автор уже цитированных воспоминаний. Не слишком высокая должность плац-адъютанта, видимо, не препятствовала А. Г. Сидери поддерживать приятельские отношения с писарем Карповым. И тот, скорее всего, именно через него познакомился с Екатериной Ивановной и стал ее благодарным слушателем.

Много лет спустя, рассказывая журналисту Сергею Филиппову «эксклюзивную историю» ссоры, Карпов подчеркивал: «Что происходило, когда Лермонтов и Мартынов сходились у Верзилиной, знали вообще очень немногие. У меня была хорошо знакомая личность, которая всегда присутствовала на верзилинских вечерах… Она мне рассказала то, чего сам не знал, и вообще передала все подробности, которые я своевременно записал…» Вот так – от самой Екатерины Ивановны, а также от ее жениха и его приятеля-писаря – и пошли, скорее всего, по городу разговоры о вине Надежды Верзилиной, которые породили глухие намеки в книгах первых биографов и нашли прямое отражение в рассказах пятигорских старожилов.

Что же, по рассказам Екатерины Кнольд, «на самом деле случилось в тот роковой вечер в доме Верзилиных»? Оказывается, «Надя… очаровывала всю молодежь, но больше всех за нею ухаживал красавец Мартынов, которому и она, по-видимому, оказывала особое предпочтение. Безусловно, такое внимание не нравилось Лермонтову, и он бесил своего товарища всевозможными остротами, всегда стараясь, чтобы их слышали все, и преимущественно Надя. Девочка, заинтересованная Мартыновым, сейчас после этого почувствовала нерасположение к Михаилу Юрьевичу, стала уклоняться от разговоров с ним, избегать его любезностей. Последний еще сильнее начал нападать на Мартынова и становился все изобретательнее и злее в своих остротах».

Однажды Лермонтов показал Наде нарисованную на ломберном столе карикатуру на Мартынова, чем очень разозлил девушку. Мартынов, наблюдавший за ними со стороны, понял, что сделался предметом очередной насмешки, и по окончании вечера вызвал Лермонтова на дуэль. Слухи об этих событиях, разнесенные верзилинской прислугой, тут же стали достоянием пятигорских обывателей. По словам Карпова, уже на похоронах кто-то во всеуслышание заявил: «Дуэль-то произошла из-за барышни. Мне говорили сенные девушки, что Мартынов заступился за нее и убил Лермонтова».

Кстати сказать, Карпов тоже указывал на одну из хорошо осведомленных «девушек» как на источник информации: «Эта же история была рассказана мне сейчас же после случившегося и другим человеком, постоянно уже находившимся при Надежде Петровне, – ее девушкой, хотя, конечно, не так подробно и связно, как рассказала г-жа К[нольд]]…» Таким образом, убежденность в виновности Надежды была довольно устойчивой.

Можно, конечно, от этой версии отмахнуться, посчитав ее «взглядом из кухни», то есть точкой зрения подглядывающей за господами прислуги. Так и поступали на протяжении минувших 170 лет биографы и исследователи творчества Лермонтова. Но не стоит ли все же обратить внимание на столь устойчивую «параллельную версию»? И прислушаться если не к болтовне «сенных девушек», то к мнению священника Эрастова и плац-адъютанта Сидери, людей достаточно осведомленных о происходившем в доме Верзилиных. Да и Карпову, любившему фантазировать «на лермонтовскую тему», в данном случае нет оснований не верить в том, что Екатерина Ивановна «дружила с ней (Надеждой) и слышала все ее рассказы о том, что творилось в доме Верзилиной. Она поэтому знает всю подноготную, что и рассказала мне. Она-то и говорит, что… Лермонтов погиб по ее (Надежды) неуменью владеть собою».

Возможно, и так. И если поверить Екатерине Ивановне Кнольд, то в адрес Надежды Верзилиной можно выдвинуть и куда более серьезные обвинения, как это делает А. Марков в статье «Cherchez la femme» – «Ищите женщину». «Характерны записи П. А. Висковатова, – пишет Марков, – об одном из поклонников Н. П. Верзилиной С. Д. Лисаневиче: „К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль – проучить. «Что вы, – возражал Лисаневич, – чтобы у меня поднялась рука на такого человека!»“ Висковатов не указывает, кто уговаривал Лисаневича. Но перед вызовом Лермонтова Мартыновым 13 июля 1841 г. с будущим убийцей поэта разговаривала именно Надежда Петровна Верзилина. Может, другого своего поклонника именно она и смогла уговорить?»

Мы уже отмечали документально доказанное отсутствие Лисаневича в Пятигорске накануне дуэли. А что касается Мартынова… Можно полагать, что шестнадцатилетняя Надежда Верзилина вовсе не была такой «невинной малышкой» и «наивной простушкой», какой ее обычно представляют. Не нужно забывать, что рядом с ней все время находилась сводная сестра Эмилия – опытная кокетка, умело игравшая своими поклонниками. Несомненно, что она имела влияние на юную душу младшей сестрицы и могла – может быть, и невольно – внушить ей кое-какие принципы своего поведения. Не исключено даже, что Эмилия делилась с ней своими чувствами, которые испытывала к оскорбляющему ее Лермонтову. И Надя, сочувствуя сестре, вполне могла помочь той отомстить человеку, неприятному и ей самой. В таком случае стоит скорректировать параллельную версию: нет, не из-за «барышни» поссорились Лермонтов с Мартыновым, но при ее непосредственном участии.