Условности - Теодор Драйзер

которому она посвятила столько лет, и крах собственных надежд на истинную любовь повергли ее в печаль. Она захотела постричься в монахини в надежде, что жизнь в обители станет полезной, чего бы она вряд ли добилась за пределами общины.

Она находила огромное утешение в том, что можно что-то или кого-то полюбить, и отраду оттого, что благодаря ее стараниям чьи-то жизни смогли встать на лучшую стезю. С этими мыслями она ежедневно вставала и работала, отдавая всю себя тем несчастным, вверенным ее попечению, обходя тесные клетушки, следя за тем, чтобы обязанности их были не слишком тяжелыми, чтобы надежды и чаяния, где они еще оставались, не были обмануты.

Поначалу Мадлен казался странным и непривычным строгий вид монахинь, а также надетый на нее серый бумажный передник, темно-серое шерстяное платье, простые грубые башмаки. Подъем в половине седьмого утра, служба, потом завтрак в восемь, работа с половины девятого до половины первого, обед в половине первого и ужин в шесть, молитва в половине пятого, простые игры с другими девушками с пяти до шести и с семи до девяти, затем звучал звонок к отбою, и надо было уходить в общую спальню с маленькими белыми железными кроватями в несколько рядов, освещенную небольшими свечами или лампадками под образами. Все это походило на какую-то кару, наказание, еще более тягостное оттого, что это странным образом помыкало ею, чего она не искала в жизни и что не сразу приняла.

К тому же Мадлен не покидала мысль, что ей суждено еще более суровое наказание, которое может постигнуть ее из-за каких-нибудь неизбежных ошибок. Жизнь всегда так с ней обходилась. Но здесь, в монастыре, со временем оказалось, что не все так плохо.

Большая швейная мастерская с сотней машинок и высокими окнами, откуда открывался безотрадный вид на лежавшие к югу угольные склады и реку с суденышками, стала казаться Мадлен не такой уж и мрачной. Чистые светлые окна, натертые самими исправницами до блеска полы и стены, монахини, не брезговавшие их работой, и одеяния сестер, их отороченные белым чепцы, черные платья и позвякивающие четки, их тихие шаги и негромкие разговоры – все это производило на Мадлен огромное впечатление.

Ее никто никогда не ругал, если она с первого раза не все понимала, ей лишь медленно и терпеливо объясняли самые простые вещи, сами по себе нетрудные. Кроме обычной работы, надо было ходить строем, скрестив руки на груди и подняв голову, стоять на коленях во время службы и при вознесении молитв до и после еды, при подъеме и перед отбоем, при благовесте утром, в полдень и вечером. Это не было притеснением и вскоре даже начало ей нравиться.

Обитавшие вместе с ней девушки сперва держались замкнуто, молчаливо и холодно, погруженные в свой мир прошлых событий, связей и отношений. Однако оказавшись бок о бок за работой, за столом, на молитве, на отдыхе, они не могли понемногу не завязать нечто похожее на дружбу, приведшую в итоге к доверительным разговорам.

Молодая девушка по имени Виола Петтерс, сидевшая справа от Мадлен в швейной мастерской, бойкая и веселая хрупкая блондинка, хоть и перенесла много того, что можно назвать невзгодами, но все же сохранила интерес к жизни.

Постепенно, сидя вместе за работой, они сблизились. Виола призналась, что ее отец, не состоявший в профсоюзе маляр, всегда хорошо зарабатывал, когда мог раздобыть работу, но плохо распоряжался деньгами. Мать ее сильно болела, детей было много, и жили они очень бедно.

Виола сначала работала на заводе тары, где ей удавалось зарабатывать три доллара или меньше на сдельщине – «склейке углов», как она ее называла. Как-то раз, когда ее обругали и даже вышвырнули из-за стола, потому что она что-то напортачила, она взяла и уволилась. Отец, в свою очередь, стал ругать ее за «гордость», и тогда она нашла работу в магазине фиксированных цен за три доллара в неделю плюс один процент комиссии с продаж, что составляло даже меньше доллара. Потом она перешла на работу получше, в универмаг за пять долларов в неделю, и там наконец встретила симпатичного парня, который принес ей столько бед.

Он работал водителем такси, и, когда был на смене, всегда имел в своем распоряжении машину, вот только на смену он выходил очень редко. Хотя он довольно скоро на ней женился, но должным образом жену не содержал, а вскоре после свадьбы его и вовсе арестовали и вместе с двумя подельниками обвинили в угоне и продаже чужого автомобиля. После нескольких месяцев предварительного заключения его приговорили к трем годам тюрьмы.

Все это время он ждал от нее помощи, требовал, чтобы она добывала деньги, о которых и не мечтала, причем любыми способами, умолял, разве что не приказывал, но она по-прежнему его любила. И вот, когда она добывала деньги тем самым способом, ее схватила полиция и направила сюда, как и Мадлен, вот только она никому не рассказывала, даже Мадлен, что полиция так и не узнала, что одним из предложенных ее возлюбленным способов было воровство.

– Только, знаешь, мне плевать, – шепотом закончила она свой рассказ, когда они работали. – В любом случае он был добрый, когда у нас была работа. Он был от меня без ума, ему нравилось водить меня на танцы, в рестораны и в кино, когда он был при деньгах. Да, вот это были времена! А если он захочет, чтобы я к нему вернулась, когда его выпустят, я обязательно вернусь. Вот ты бы послушала, что тут девчонки говорят!

И вот наконец и Мадлен пришлось рассказать свою историю.

Были и другие девушки, которые, после того как лед недоверия был сломлен, охотно делились рассказами о своей жизни – грустной, неудачной и полной мучений. И иногда, когда Мадлен просто слушала эти откровения, в ней снова возрождалось былое чувство веры и интереса к жизни. Истории эти были плохими, но очень жизненными. Ведь, несмотря на несчастливое начало жизни, на грязь, которая с ранних пор помимо их воли окружала ее подружек везде и всюду, откуда почти все из них старались выбраться, они сохранили веру и волю к жизни.

Для всех, очевидно, только любовь была путеводной звездой, но стала проклятием. Они в большинстве своем думали о радостях, которые обретут, соединив свою жизнь с любимым или вырвавшись в свободный мир, возможно, снова найдя работу, по крайней мере, оказавшись рядышком с красотой и радостями жизни, какими они их понимали.

И вот мало-помалу крушение надежд и мечтаний все больше