В Шторме - Pax Blank

Вот, почему ему было необходимо установить контроль над Скайуокером. Даже больше. Угроза, которая так долго висела над головой Императора, была предсказана. Это было единственное, чего он боялся. И источник этой угрозы находился теперь в его власти. И Палпатину было недостаточно управлять ею - ему нужно было растереть ее ногами и разорвать на части, получив полное господство над ней.

Скайуокер издал слабый звук, приходя в себя, не двигаясь и не открывая глаз.

Увидев все в новом свете, Мара внезапно ощутила такую сильную жалость к нему, что ее всю скрутило внутри - Палпатин не остановится ни перед чем, чтобы превозмочь свой страх. Он сломает его, а если нет, то разорвет на части в попытке. Понимал ли это Скайуокер? А Вейдер?

Его отец бросил его второй раз?

***

Люк лежал все на том же месте и прикладывал все усилия, чтобы полностью прийти в себя. Согнув колени, он резко замер… и затем медленно опустил ногу со сломанной лодыжкой, боль в которой, горя и пульсируя, никогда теперь не оставляла его. Смотря прямо перед собой, он дождался, когда комната прекратит лениво вращаться - с каждым разом это становилось чуть труднее, по мере того, как его физические резервы истощались.

Лежа на полу еще довольно долгое время, крайне измученный жаждой, он наблюдал за облачками пара от своего дыхания - здесь всегда было холодно. Это тоже истощало его, делало медленным и тяжелым.

Он снова услышал хрип из собственного горла и тихо закрыл глаза, пытаясь отсрочить пытку действительностью на несколько мгновений дольше.

Мара мягко подтолкнула его, зная, что ее мастер должен уже быть на пути сюда.

- Сядь. Это поможет очистить голову.

Он медленно распрямился, холодный пол и раны делали его движения жесткими и неуклюжими, израненные руки обернулись вокруг сломанных ребер. Мара помогла ему подняться, поддерживая за спину, и избегая его глаз - чувствуя вновь тот странный резонанс с ним и впервые не отклоняя его.

- Здесь есть вода. Можешь вымыть лицо.

Кровь вокруг его ран засохла, и Мара предположила, что ее учителю захочется видеть своего джедая умытым - или, может, она сделала это из-за своего собственного беспокойства – больше она ни в чем не была уверена.

Мара наблюдала, как Скайуокер натянуто повернулся к яркой изящной чаше из драгоценного камня - настоящему произведению искусства, как и все в императорском дворце - такой неестественной здесь, в этой холодной, пустой и суровой камере; красочный мазок посреди бледной безликости. Она смотрела, как он провел сломанными зашибленными пальцами по золоченому краю, и знала, что он думал то же самое. Небольшая улыбка на мгновение затронула его черты. Затем он протянул руку в воду, придав ладони чашеобразную форму.

Мара внезапно поняла, что, мучаясь от жажды много дней, он хотел воспользоваться шансом.

- Не пей ее! - предупредила она.

Люк на мгновение замер, но затем вновь потянул руку.

- Не пей - в этой воде антисептик.

Он снова остановился, обдумывая это, а затем явно решил, что ему все равно. Как она поняла это? Неужели теперь, когда она наконец позволила контакт с ним в Силе, она могла легко прочитать его? Слышать так же, как Императора?

- Я прикажу принести немного воды для питья. Просто вымой…

Люк слегка повернулся.

Когда?

Он сказал это или только подумал? Его голова свешивалась вниз, и она не видела губы.

Мара сняла комм с ремня:

- Принесите немного воды для него, - и чуть замешкавшись, добавила, - я беру ответственность на себя.

Затем, присев перед ним, она вручила ему белоснежную мягкую губку – и, очутившись в наибольшей близости к нему за все то время, что он здесь находился, в близости, которой она всегда избегала, сейчас, лицом к лицу с ним, она не могла понять, почему так боялась этого раньше.

Его выражение было таким же открытым и нисколько неосуждающим, как и всегда - он знал, что в происходящем не было ее воли. Тем не менее она отвела взгляд от этих внимательных голубых глаз, обрамленных темными кровоподтеками, вкладывая ему в ладонь губку, которая выглядела невозможно чистой в его израненной, окровавленной руке.

Он смотрел на Мару еще несколько секунд, затем перехватил губку правой кистью и опустил в воду. Поднял к лицу. Коснулся открытой, воспаленной раны ниже глаза и, вздрагивая, отнял руку. Взглянув на грязь и кровь на губке, не поднимая глаз, он произнес:

- Мне можно попросить зеркало?

Настолько близко к нему, Мара так сильно ощущала его… Она отвела взгляд, пытаясь сломать контакт.

Он был странно, болезненно любопытен, поняла Джейд - не насчет своих ран - насчет себя. Его сознательно лишали зеркала еще когда он жил в апартаментах, и он не видел свое отраженье так долго, что почти забыл, как выглядит Люк Скайуокер. И у него было угнетающее чувство, что если он посмотрит в зеркало, то увидит незнакомца.

Ее сердце вновь дрогнуло и открылось навстречу к нему, настолько одинокому здесь, знающему, что его мучениям не предвидится никакого конца…

- Нет, - быстро ответила она, чувствуя вину за это, но зная, что Палпатин никогда не позволит такой гуманности - когда он вложил столько труда в работу над разумом джедая.

Наклонившись ближе, она взяла губку из его руки и, ополоснув, начала вытирать ему лицо. Так мягко, как только могла. Он вздрагивал, но не пытался уклониться.

Чувствовать, как другой человек заботится о нем, касаясь его лица без угроз и злых намерений, было чудесным ощущением для него. Она совершенно точно знала это.

- Что я могу сделать? - спросил он тихо, закрыв глаза.

Мара замерла.

- Что?

- С зеркалом. Что я могу сделать с ним?

Она немного расслабилась - чувствуя облегчение, что в этом вопросе не было большего смысла.

Его лицо не изменилось, но на мгновение она услышала ноту веселья в его голосе:

- Как именно я могу спастись с помощью зеркала, если оно только не припаяно к лайтсейберу?

Мара улыбнулась:

- Ну, так получилось, что единственное зеркало, которое у меня есть, похоже, именно такое.

Люк чуть улыбнулся в ответ, хотя улыбка не достигала глаз.

- Спасибо.

- За что?

Он не ответил. Ему не нужно было отвечать - они оба точно знали, за что он благодарил ее.

Мара отвернулась; в еще большем замешательстве, чем когда-либо. Она не должна делать этого - не должна давать ему ложной надежды.

- Это не имеет никакого значения. Он все равно сломает тебя.

- Я знаю, - в сказанных так спокойно словах было крайнее опустошение.

И услышав это, Мара почти сказала ему, что Палпатин сам напуган им, но остановила себя: никакой ложной надежды.

- Тогда дай ему, что он хочет. Просто сделай то, что он просит.

Он помотал головой:

- Этого недостаточно.

И она понимала, что это правда. Палпатин должен был разрушить его полностью, разломав на части и собрав заново так, как считает нужным. Меньшее его бы не удовлетворило.

Они погрузились во всеохватывающую тишину холодной камеры, наблюдая, как смешивается пар от их дыхания. Мара понятия не имела, что сказать; да и зачем? Зачем ему ее слова? Они оба знали, что любое предложенное утешение, так или иначе, будет ложью. Маре просто нужно было быть здесь – ее присутствие давало ему достаточное успокоение, пусть и на мгновение.

Она взглянула на него.

Сгорбившись вперед, чтобы ослабить боль в ребрах, заплывшими от синяков глазами он уставился в пол; кровь покрывала его одежду, кожу, волосы - казалось, он уже был сломлен. Возможно, так оно и было.

Обжигающая боль пронзила сердце. Она больше не справлялась с этим. Слишком тяжело. Ей хотелось развернуться и бежать из этой камеры. И никогда больше не возвращаться. Никогда больше не сталкиваться с этой запутанной массой эмоций.

Но она не могла двинуться. Каким-то образом Мара была связана с ним, слыша его боль и отчаяние так ясно, как слышала уверенное превосходство Императора.

Но если та связь была всегда резкой и агрессивной, похожей на забивание гвоздей, то эта связь ощущалась очень комфортной, естественной и искренней.

И вскоре этого не станет - будет отнято у нее, вырвано прочь.

Слишком жестоко. Палпатин насладится своей иронией.

Почувствует ли она тот момент? Сможет ли ощутить, когда его душа разрушится?

Она больше не могла участвовать в этом. Не могла оставаться и наблюдать его разрушение и падение во Тьму. Но она и не могла помочь ему. Не могла помочь ему. Не могла пойти против своего Мастера.

Этот бушующий внутри конфликт заставил ее глаза наполниться слезами, и она часто заморгала, пытаясь избавиться от них, сердясь на себя за то, что позволила своим чувствам так действовать на нее.