Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью - Борис Стругацкий

Daniel Khaykis. New York, USA — 23.01.02

Нет. Все, без исключения, наши повести писались как совершенно самостоятельные. Может быть, у них (иногда) было «прошлое», но никогда не предполагалось никакого будущего. А «Далекая Радуга», скажем, вообще задумывалась и исполнялась, как ПОСЛЕДНЯЯ повесть «полуденного цикла».

Насколько похожими для Вас являются написание/создание литературного произведения и программы (я имею в виду, конечно, программу, написанную не для обработки данных, к примеру, а «для души» — например, упомянутую Вами программу, составляющую кроссворды)?

Алексей Лебедев. Н. Новгород, Россия — 04.10.02

По-моему, ничего общего между двумя этими занятиями нет. Написание программы больше напоминает процедуру решении математической или физической задачи — девять десятых работы происходит по неким алгоритмам. Литературная же работа — это на девять десятых процесс, идущий ВНЕ алгоритмов, помимо алгоритмов, вопреки каким-либо алгоритмам…

Борис Натанович, приходилось ли Вам с Аркадием Натановичем работать над двумя книгами параллельно? Или если Вы начинали писать крупную вещь, на другую Вы уже не переходили, пока первая не была закончена? Если Вам приходилось так работать, какие у Вас остались впечатления от подобного подхода?

Денис. Россия — 12.03.03

Мы не любили работать над двумя вещами одновременно — внимание рассеивается, исчезает ощущение сосредоточенности на ясной и определенной цели, ощущение очень важное и полезное. Но приходилось работать и над двумя. Например, параллельно с «Градом обреченным» писались и «Пикник», и «Малыш», и какие-то сценарии.

Пишете ли Вы Ваши книги от руки или на машинке или на компьютере? Каким образом способ написания влияет на процесс формирования книги?

Светлана. Baltimore, USA — 06.03.03

Сначала писали на машинке. Сейчас я пишу на компьютере. В формировании книги сам по себе процесс технического создания текста существенной роли не играет. Главное, чтобы было удобно и чтобы никакие технические детали по возможности не отвлекали бы от главного.

Мне кажется, что таких героев Ваших с братом книг, как Л. А. Горбовский или, например, Максим Каммерер, невозможно было целиком выдумать «из головы» и холодно просчитать их реакции на создаваемые в книге ситуации. Чтобы эти герои жили, чтобы мы в них поверили, необходимо наличие некоего родства душ между авторами и ТАКИМИ их героями. Поэтому вопрос: сколько в душе, в мироощущении, в поведении Л. А. Горбовского было взято от Вас, а сколько от Аркадия Натановича? А может быть, Вы тоже что-нибудь взяли от Леонида Андреевича?

Ник. Москва, Россия — 05.09.98

На этот вопрос я не могу ответить. Горбовский — образ собирательный в буквальном смысле этого слова. От самых разных реальных людей взяты для него отдельные черточки характера, какие-то привычки, ходовые словечки («можно я лягу?»), но главным образом он построен все-таки «из головы». Нам нужен был человек, олицетворяющий тот мир, который мы придумали, и мы этого человека сконструировали.

Как вообще возникали (и как теперь возникают) имена героев? Слышал я, что некоторые авторы берут их из мифологии, древней истории, комбинируют их, меняют созвучные слоги и т. д.

Alter. Иркутск, Россия — 26.06.98

О, зачастую это целая специальная процедура! Когда создается новый мир, немаловажно сделать его однородным и по возможности непротиворечивым. Там не должно быть «иностранных» имен, все имена должны принадлежать как бы к одной системе. Например, в мире Саракша («Обитаемый остров») все имена построены на «венгерской» основе: Серембеш, Чачу, Тоот — это все имена из венгерских романов, иногда, впрочем, слегка измененные. В Арканаре и на планете Саула — имена с сильным японским акцентом. А для того, чтобы получить множество имен в «Волнах…», пришлось сочинить даже простенькую программку на калькуляторе «Хьюлетт Паккард». Чаще же всего имена мы брали из случайно попавшейся под руку газеты. Без затей.

Значительная часть Ваших книг (если не большинство) написана от первого лица. В то же время авторов-то двое. Вы не объясните этот парадокс?

Антон Федоров. Москва, Россия — 29.11.99

Откровенно говоря, не вижу здесь ничего парадоксального. Это самая обычная вещь: автор-мужчина пишет от имени женщины; автор-женщина — от имени мужчины… устраиваются как-то, и неплохо получается. В конце концов, изобрели же братья Райт вдвоем один-единственный самолет.

Надо сказать, что из Ваших с Аркадием Натановичем книг мне наиболее близки вещи, не пронизанные оптимизмом, вещи, рвущие душу в клочья («Град обреченный», «Хромая судьба» и Ваше произведение «Поиск предназначения»)… Получив возможность задать вопрос человеку, во многом сформировавшему мой характер, хочу узнать, каково было Вам создавать ТАКОЕ?! Приходилось ли авторам самим погружаться в настроения героев?

Святослав Шульпин. Москва, Россия — 19.09.98

Безусловно. Писатель сродни актеру — он тоже должен вживаться, перевоплощаться, превращаться в своего героя, если хочет достигнуть эффекта достоверности. Далеко не всегда это перевоплощение оказывается таким глубоким, как это было с Гюставом Флобером, совершенно вжившимся в свою Эмму Бовари, но в какой-то мере перевоплощение обязательно — хотя бы на две минуты, хотя бы для того только, чтобы найти правильную интонацию или нужную реплику в диалоге.

В замысле романа герои все же первичны — часть Вашей души, дорогая и неотъемлемая? Насколько Вы себя тратите в книгах? Чего в них больше — крика или рассуждения?

Алексей. Россия — 06.03.99

Герои, несомненно, часть авторской души. Всегда. В этом смысле автор всегда «тратит себя» в своих книгах — как артист в своих персонажах, как хороший учитель — в своих учениках. А вот насчет «крика и рассуждения» — совершенно невозможно взвесить, чего в книге больше. Да и вообще, это зависит от книги. В «Отеле», наверное, больше «рассуждения», а в «Трудно быть богом» — «крика».

Лев Толстой, рассказывая о создании «Анны Карениной», как-то сказал, что, к его удивлению, Вронский решил стреляться. Пушкин в письме к другу сетовал, как удивила его Татьяна Ларина, выйдя вдруг замуж. Скажите, пожалуйста, а в творчестве АБС случалось тоже так, что не вы вели героев, а герои вели вас по сюжету, меняя его?

Евгений Николаев. Йошкар-Ола, Россия — 19.03.99

Нет. По-моему, это вообще невозможно. Впрочем, на свете все возможно. Но с нами такого не было никогда. В сюжетный тупик — заезжали, и неоднократно. «Параметры» героя меняли — частенько, приспосабливая его к новым задачам, ситуациям, идеям. Виктор Банев изначально был капитан пограничных войск. Кандид (из «Улитки») был Атос-Сидоров. Саул Репнин задумывался как социопсихолог. И т. д. Но не более того.

Какова была метода АБС касаемо диалогов? Они проговаривались вслух? Каждая фраза обсуждалась по-отдельности? Происходила какая-то инсценировка — в лицах, скажем (Дюма, кажется, так работал)? Или другое что-то?

А. Голиуллин. Набережные Челны, Татарстан — 03.12.00

Диалоги писать было проще и приятнее всего. Это всегда была некая сценка. «Так», говорил кто-нибудь из нас. «Ты — за Фрица, а я — за Воронина. Поехали!» Разумеется, на вооружение брались (заносились в текст) только те фразы, которые не вызывали протеста у визави.

Считается, что чтобы описать литературного героя с максимальным реализмом, нужно влезть в его шкуру, понять его психологию, посмотреть на мир его глазами и т. д. Скажите, а Вам не приходилось таким вот образом описывать негодяев и подонков? Насколько это сложнее, чем описывать человека, близкого Вам по духу?

Полуянов Юрий. Тюмень, Россия — 18.03.01

На мой взгляд, нисколько не сложнее. Ведь в каждом из нас есть все: и благородство, и низость, и бесстрашие, и трусость, и готовность к самопожертвованию, и самый заскорузлый эгоизм… Плохой человек не тот, в ком нет ничего хорошего, а тот, в ком плохое побеждает (по тем или иным причинам).

Как происходил сам процесс называния героев, на что вы опирались, когда придумывали имя? На звучание, на ассоциации или… На что?

Саша и Настя. Самара, Россия — 22.12.01

Не было какого-то единого алгоритма. Мир ТББ задумывался как мир «с японским акцентом». (А мир ОО — с венгерским.) В какой-то степени это влияло и на отбор имен. В ВГВ надо было придумать много и очень разных имен — так я составил маленькую программку на «хьюлетт паккарде», и она выбрасывала нам самые причудливые имена, из которых мы выбирали то, что казалось наиболее подходящим. В большинстве же случаев имена брались из случайной газеты (так возник, помнится, Вечеровский из ЗМЛДКС) или какой-нибудь малоизвестной книги (Каммерер из ОО).