Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова

он делает своего рассказчика, Рафаила Гитлодея). В свою очередь, «в завораживающей игре зеркал»96 испанский миссионер Васко де Кирога, увлеченный трактатом Мора, попытается организовать в 1530-х годах в Мексике два поселения, руководствуясь описанными англичанином принципами утопического государства.

Томас Гоббс, с которым Руссо полемизирует в «Рассуждении о происхождении неравенства», утверждает, что естественное состояние – это война всех против всех и что в древние времена дикие народы, лишенные преимуществ гражданского общества, были немногочисленными, недолговечными, бедными и грязными («О гражданине», 1642). В гл. XIII «Левиафана» (1651) Гоббс пишет:

Может быть, кто-нибудь подумает, что такого времени и такой войны, как изображенные мной, никогда не было; <…>. Однако есть много мест, где люди живут так и сейчас. Например, дикие племена во многих местах Америки не имеют никакого правительства, кроме власти маленьких родов-семей, внутри которых мирное сожительство обусловлено естественными вожделениями, и живут они по сию пору в том животном состоянии, о котором я говорил раньше97.

В этой же главе содержится знаменитая формулировка: в естественном состоянии «жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна» («solitary, poore, nasty, brutish, and short»); как известно, только государство-Левиафан, по мнению Гоббса, способно это положение исправить.

Джон Локк, ссылаясь на различные источники, приводит в своем «Опыте о человеческом разумении» (1690) примеры жестоких обычаев и «чудовищных преступлений» таких народов, подкрепляя ими свой тезис о том, что не существует каких-либо врожденных нравственных правил98. Развивая это положение, Локк уравнивает «детей, идиотов, дикарей и необразованных людей», утверждая, что, если бы истины и идеи были врожденными, то четче и яснее всего они должны были бы проявляться именно у них, т. е. у тех, кто «не испорчен обычаем и заимствованными мнениями». На деле же все происходит ровно наоборот".

Воспитательная теория Локка была основана на общих положениях его философии (он пользуется известной в западной философии метафорой tabula rasa, «чистая дощечка для письма», со времен Античности применяемой к познавательным процессам; в «Опыте о разумении» Локк употребляет выражение white paper, «белая бумага»: ум без врожденных идей все свои знания получает из опыта100): воспитанию он придает главенствующее значение в формировании детской души. Воспитание – то, чего лишен монстр у Мэри Шелли, брошенный «отцом»; развитие его «дикарской» души принимает уродливые формы, обусловленные неудачными первыми впечатлениями.

На Локка и его «Мысли о воспитании» (1691) опирается в трактате «Эмиль» (1762) Руссо101. Настольной книгой своего подопечного он предлагает сделать «Робинзона Крузо» – «самый удачный трактат о естественном воспитании»102. Логика рассуждений Руссо в этом случае примерно такая же, как и в «Происхождении неравенства».

«Тело дикого человека – это единственное известное ему орудие»103. Все необходимые ему навыки соизмеримы с простейшими его потребностями; как только потребности начинают усложняться, человек начинает зависеть от того, в чем раньше совершенно не нуждался. В один разряд с такими избыточными потребностями попадает и потребность в общении с себе подобными, в которой поначалу как будто бы нет ничего опасного, однако она таит в себе, как мы уже видели, огромные риски.

«Естественный» человек поначалу столь же одинок, как и Робинзон на своем острове; ему не нужны изобретения и хитроумные машины человека цивилизованного. Робинзону в его уединении, говорит Руссо, нужно лишь то, что приносит ему непосредственную пользу и обеспечивает безопасность.

Ребенок же ценит железо больше золота, а стекло больше алмаза. Самый важный мастер в его глазах – пирожник, а не ювелир, и даже часовое мастерство ему не особенно интересно, ведь он наслаждается ходом времени, не боясь его упустить104.

Дикарь имеет «постоянно все силы свои в своем распоряжении», он всегда готов «ко всякой неожиданности и носит, так сказать, всего себя с собою»105; в уста Эмиля, воспитанного на «Робинзоне» и благодаря этому правильно выстраивающего иерархию потребностей и навыков, Руссо вкладывает такие слова:

Какая глупая страсть у людей к изобретательности! <…> Чтобы заниматься одним каким-нибудь искусством, они подчинили себе тысячи других; целый город нужен для каждого работника. Что же касается меня и моего товарища, то наш гений заключается в нашей ловкости; мы приготовляем себе такие орудия, которые можно было бы всюду носить с собою106.

Как и «дикарь», ребенок – пока еще «существо физическое» и «не знает иного человеческого существа, кроме самого себя»107. «Безмятежность страстей», самодостаточность, особое ощущение времени, простота потребностей, первоначальное «природное» состояние108 – все это и многое другое роднит руссоистского ребенка с руссоистским дикарем. «Робинзон» же представляет для Руссо модель закономерного («чистого») развития как человека, так и человечества в целом (от «естественных искусств» к «промышленным», от «отшельничества» к сообществу и т. д.). В этой модели первобытное, «дикое», состояние занимает место «детства» человечества109.

Своего рода воспитательный эксперимент по рецепту Руссо воспроизводится в ироничной «философской повести» Вольтера «Простодушный» (1767). Герой повести – «гурон, прозванный Простодушным» – «дикарь», канадский индеец, попадающий на берега Бретани. Его «простодушие» – синоним естественности, свободы от цивилизации. В первых же главах, впрочем, выясняется, что Простодушный – индеец лишь по воспитанию, а по происхождению он чистокровный бретонец: его опознают по особым приметам брат и сестра его отца, французы110. Дядя, местный приор, решает заняться образованием племянника и «засадить его за чтение Нового Завета».

У Простодушного была превосходная память. <…>. Он ничего не забывал. Его понятливость была тем живее и отчетливее, что детство его не было обременено в свое время тем бесполезным вздором, каким отягчено бывает наше детство, и поэтому мозг воспринимал все предметы в неискаженном виде111.

«Неискаженное» восприятие подразумевает игнорирование условностей, шокирующее «цивилизованного» человека, буквальное прочтение символической реальности, отождествление слова и вещи, неспособность ко лжи112. «Проглотив с большим удовольствием» Новый Завет, Простодушный с энтузиазмом начинает следовать всем усвоенным им заповедям. Так, он требует, чтобы ему сделали обрезание, затем, после долгих уговоров, все-таки соглашается вместо этого на крещение и исповедь. Но делает это по-своему.

Гурон примолк и исповедовался некоему францисканцу. Кончив исповедь, он вытащил францисканца из исповедальни, сел