Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова

Animal deprave

Интересно сопоставить эволюцию монстра в романе Мэри Шелли с эволюцией «естественного человека», как ее описывает в трактате «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1754) Ж.-Ж. Руссо78.

«Естественный», или «дикий», человек легко удовлетворяет свои природные потребности: пьет из ручья, собирает плоды, находит себе постель и убежище под деревом. Он привычен к стуже и зною, обладает крепким телосложением и превосходным здоровьем; нагой и безоружный, он сражается с хищными зверями или убегает от них. Единственные интересующие его блага – пища, самка, отдых, единственные беды – боль и голод.

У дикого человека развиты те органы чувств, которые служат для защиты и нападения, т. е. зрение, слух и обоняние. Напротив, те органы, которые «совершенствуются лишь под влиянием изнеженности и чувственности» (осязание и вкус), остаются у него в грубом состоянии.

Дикие люди живут поодиночке. Самки и самцы довольствуются случайными встречами. Дикарю знакома только физическая сторона любви («животный акт»). Всякая женщина хороша для дикаря: он не знает, что такое красота и достоинства, следовательно, ему неведомы любовь и восхищение, т. е. «духовная сторона любви», которую Руссо считает «чувством искусственным, порожденным жизнью в обществе и превозносимым женщинами <…>, чтобы укрепить свою власть»79.

Так как дикие люди не нуждаются в общении и не зависят друг от друга, то и язык им ни к чему. Они пользуются неким подобием языка (нечленораздельные звуки, звукоподражательные шумы, жесты) только в экстремальных ситуациях; в повседневной мирной жизни он им не нужен.

Дикари от природы не злы, потому что не знают, что значит быть добрыми: «…безмятежность страстей и неведение порока мешают им совершать зло»80. При этом дикарю присуще врожденное глубокое чувство естественного сострадания, которое не связано с разумом (т. е. с благоразумной осмотрительностью, мешающей приходить на помощь страдающим).

Человек, как и всякое животное, это «хитроумная машина (une machine ingenieuse), – говорит Руссо вслед за Ламетри, – которую природа наделила чувствами, чтобы она могла сама себя заводить и ограждать себя»81. Но человек, в отличие от остальных животных, наделен еще свободной волей, поэтому он часто уклоняется от заведенного природой порядка «себе во вред». Его «способность к самосовершенствованию» – «источник всех его несчастий».

Чем сложнее становится организованная жизнь, чем дальше она от простоты и единообразия «животной и дикой жизни», чем острее ощущается неравенство, тем ближе человек к вырождению и всяческому злу. Изобретение орудий труда приводит к удовлетворению простейших потребностей и к появлению потребностей более утонченных: теперь люди не могут обходиться без того, что раньше им

было совершенно не нужно. Дикари, раньше блуждавшие по лесам, начинают объединяться. Появляются семьи, совместная жизнь порождает взаимную привязанность, нежные чувства. Потребность в любви приводит к ревности, а та – к кровавым стычкам и борьбе за право обладания предметом страсти.

Из зависти и ревности люди чинят друг другу обиды и мстят за оскорбления. По мнению Руссо, именно на такой ступени развития мы застаем большинство известных нам диких народов, отсюда делается ошибочный вывод, будто человек от природы жесток и нуждается в узде. На самом деле нет «ничего более кроткого, чем человек в первоначальном состоянии», который далек и от «неразумия животных и от гибельных познаний человека в гражданском состоянии»82.

Монстр у Мэри Шелли обладает выносливостью, необыкновенной силой, проворством, ловкостью. Франкенштейн задумывал его с «красивыми чертами лица» и «соразмерными членами». Замысел его не удался, но отталкивающая внешность Создания – не столько гротескное безобразие ярмарочного урода, сколько радикальная инаковость непривычного антропологического типа. Мы уже видели, что лапландцы предстают в описании европейских путешественников как «ужасающе уродливые»; можно догадываться, что «естественный», «первобытный» человек у Руссо также не был наделен привлекательной внешностью в привычном для «цивилизованного» человека смысле слова. Создание у Мэри Шелли просит Франкенштейна сотворить ему женскую особь его вида; тот берется за дело, но вскоре в ужасе уничтожает свое творение, опасаясь, что это приведет к заселению Земли монстрами.

Монстр питается всем, что предоставляет ему природа, пьет из ручья, живет в одиночестве, ночует под деревьями, потом находит себе убогое пристанище, но вполне доволен своей лачугой. Он пока не владеет языком, издает нечленораздельные звуки, пытаясь подражать пению птиц. Как и «первобытный человек» у Руссо, он не ведает, кто его родители («у моей колыбели не стоял отец, не склонялась с ласковой улыбкой мать»)83.

Как и дикарь у Руссо, Монстр руководствуется физическими потребностями и «страстями» (сильными, целиком захватывающими его эмоциями); он наивен, простодушен, кроток, добросердечен, открыт новому опыту. Ему свойственно «естественное сострадание», он никому не стремится причинить вреда, заботясь только о самосохранении; убегает от атакующих его поселян, не пытаясь им противостоять.

Несчастья монстра начинаются, когда любопытство и потребность в контакте заставляют его проникнуть в мир людей: первобытное, «естественное», «грубое» сталкивается с культурным, цивилизованным, утонченным. Он постепенно овладевает языком, знакомится с историей человечества. Он все тоньше разбирается в том, что Руссо называет «индивидуальными различиями»: учится распознавать оттенки чувств, благоговеет перед красотой и достоинствами, узнает, что такое законы и обычаи, добродетели, пороки и жестокости, человеческий гений и человеческая низость, нищета и богатство, благородная кровь и низкое происхождение, рабство и господство – словом, «неравенство состояний». А еще он узнает о различии полов и поколений, о родственных и дружеских узах.

Познание добра и зла (т. е. познание различий), вместо первоначального безмятежного «райского» пребывания в состоянии естественного сострадания и гармонии с природой, становится для Создания столь же роковым, что и для библейского Адама.

«Состояние размышления – это уже состояние почти что противоестественное <…> человек, который размышляет, – это животное извращенное (animal deprave)»84, – говорит Руссо; «совершенствование человеческого разума» превращает человека «в существо злое»85.

Монстр начинает сравнивать себя с людьми: «Я не знал, как и кем я был создан; знал только, что у меня нет ни денег, ни друзей, ни собственности». Он обнаруживает свое уродство и свое уникальное положение в мире («я нигде не видел себе подобных»).

В его душе пробуждается любовь, но вместе с ней придет и желание обладания, ревность, ярость