Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эссе Эдгара По «Шахматист Мельцеля» упоминается еще одна удивительная машина того времени – «вычислительная машина [the calculating machine] м-ра Бэббиджа»70, разработанная английским математиком Чарльзом Бэббиджем в 1822 г. Доктор Уотсон, называя Холмса «вычислительной машиной» (a calculating machine), возможно, имеет в виду творение Бэббиджа, а также, например, разработанные на его основе куда более компактные модели Георга Шутца71 и Мартина Виберга, а еще, вероятно, арифмометры Шарля де Кольмара, калькуляторы Уильяма Бэрроуза72 или комптометры Дорра Фелта.
Ледяной круг Ада
Зловещий Турок-предсказатель из гофмановской новеллы «Автоматы» вывел нас на след безобидной игрушки, изготовленной искусным часовщиком, – «The Old Necromancer». Но в романе Мэри Шелли мы имеем дело с некромантом самым настоящим – Виктор Франкенштейн, ученый и чародей, конструирует свой «автомат» из мертвой материи, отвратительных ошметков безжизненной плоти. Гофмановская метафора «ожившей смерти» прочитывается здесь буквально: это уже не механизм, а биоробот, пародия на сотворение человека Богом. Монстр, созданный Франкенштейном, называет себя новым Адамом и проходит весь путь от Эдема до грехопадения и дальше, за пределы человеческого, в глубины Ада, обретая окончательное воплощение в образе мильтоновского Сатаны.
Мотив автомата и здесь переплетается с мотивом брошенного/ подмененного ребенка. Франкенштейн выступает в роли отца своего Создания, но вместо прекрасного творения, которому он «подобрал красивые черты»73 («his limbs were in proportion, and I had selected his features as beautiful»), из его рук выходит чудовище, и члены его вовсе не «соразмерны», а черты лица и весь вид его отвратительны. Создание словно подменили, и творец в ужасе отворачивается от своего сына.
Новорожденное существо ведет себя наивно и доверчиво, познавая мир. Его душа подобна мягкому воску – от природы он не злой и не добрый, все зависит от первых впечатлений: им суждено сформировать его личность, склонить его в сторону добра или зла. К несчастью, Созданию предстоит столкнуться с жестокостью людей, вызванной ужасом перед его безобразием и нечеловеческой силой, это и предопределит его выбор в пользу зла. Франкенштейн, бросивший своего «ребенка», напуганный его уродством, упускает единственный шанс сформировать душу Создания надлежащим образом, и это приводит к череде катастроф.
История первых дней жизни монстра, освоения им сначала мира природы, а затем мира человеческого языка и культуры, выстраивается, с одной стороны, по библейскому образцу: это и «райские» впечатления от наблюдений за семьей Де Лэйси, это и изгнание из рая, это и первое, «Каиново», убийство; а с другой – в соответствии с моделью развития человечества от «первобытного», «дикого» состояния к «цивилизованному» с той разницей, что монстру, несмотря на его исключительную одаренность, глубокую эмоциональную и интеллектуальную восприимчивость, не удается совершить решающий переход, и он так и остается темным двойником человека.
Основное повествование в романе заключено в рамку – письма к сестре некоего Роберта Уолтона из экспедиции к Северному полюсу. Уолтон принимает на свой корабль Виктора Франкенштейна, выслушивает и записывает его горестную повесть, а также становится свидетелем последних дней его жизни и встречается с монстром, убившим своего создателя. Карен Пайпер в своей работе «Inuit Diasporas: Frankenstein and the Inuit in England»74 отмечает, что Мэри Шелли пристально следила за экспедициями к Северному полюсу кораблей «Изабелла», «Александр», «Доротея» и «Трент»: «Мэри Шелли, прилежный читатель “The Quarterly Review", скорее всего, была хорошо знакома с весьма популярной в ту эпоху дискуссией вокруг народов Арктики» (в конце XVIII в. этот вопрос живо обсуждался на страницах журналов и книг)75. Британские землепроходцы начиная с конца XVI в. не раз захватывали инуитов и эскимосов в плен и доставляли их в Лондон как диковинку76.
Пайпер полагает, что описание внешности монстра в романе Мэри Шелли удивительным образом соответствует тому описанию, которое мореплаватели давали обитателям Гренландии и Лапландии. Так, Томас Эллисон (1697 г.) сообщает о виденных им инуитах: «…широкоплечие, коренастые <…>, непропорционально большая голова, плоское лицо, черные, едва приоткрытые глаза <…> большой рот, тонкие губы <…>, волосы, черные как смоль, чрезвычайно жесткие и густые, свисают ниже плеч, блестящие, цвет лица желтовато-коричневый». Датский миссионер Кнуд Леме пишет о жителях Лапландии (нынешних саамах): «…темнолицые <…>, впалые щеки <…>, водянистые глаза». Кроме того, путешественники неоднократно отмечают «ужасающе уродливую» внешность лапландцев, а также их поразительные силу, ловкость и быстроту. Леме пишет: «Эта необычайно выносливая раса способна терпеть холод и усталость за пределами человеческих возможностей»; «…они переваливают через высочайшие горы с невероятным проворством и несутся со скоростью мысли». Ему вторит Реньяр: «…лапландцы бегают с такой невероятной скоростью, что ни один зверь, даже самый проворный, не в силах от них ускользнуть»77.
А вот как изображает своего монстра Мэри Шелли:
Желтая кожа слишком туго обтягивала его мускулы и жилы; волосы были черные, блестящие и длинные, а зубы белые как жемчуг; но тем страшнее был их контраст с водянистыми глазами, почти неотличимыми по цвету от глазниц, с сухой кожей и узкой прорезью черного рта;
…над ним [Франкенштейном] склонилось какое-то существо, которое не опишешь словами: гигантского роста, но уродливо непропорциональное и неуклюжее. Его лицо <…> было скрыто прядями длинных волос; видна была лишь огромная рука, цветом и видом напоминавшая тело мумии. <…> Никогда я не видел ничего ужаснее этого лица, его отталкивающего уродства.
«Следуй за мною, – говорит Создание Виктору, – я держу путь к вечным льдам Севера; ты будешь страдать от холода, к которому я нечувствителен». «Демон», как называет его Франкенштейн, с необычайным проворством повсюду ускользает от него среди снегов на быстроходных санях.
